чем несколько позже), не приносили никаких результатов, экономика продолжала рушиться[135], социальная напряженность нарастала[136] — в общем, нужно было что-то делать. Как же отреагировали уже известные нам представители американской элиты на теперь уже по-настоящему начавшуюся Великую депрессию?

Реагировать можно было двумя способам. Один из них, полностью соответствующий «республиканской» политической традиции, сразу же предложил Гуверу его министр финансов, один из богатейших людей Америки Эндрю Меллон:

Увольте рабочих, продайте акции, пустите с молотка фермы и недвижимость… Это очистит систему от гнили. Снизится стоимость жизни, исчезнет привычка сорить деньгами. Люди станут больше работать, начнут жить нравственной жизнью. Ценности будут скорректированы, и предприимчивые люди подберут обломки разорившихся компаний [Hoover, 2011, р. 30].

Юность Меллона пришлась на годы тяжелой депрессии 18731879 годов (когда ВВП США в первый же год упал на 10 %, а промышленное производство угля и стали сократилось на 45 %), и он хорошо помнил, чем все закончилось. Вот что пишет Гувер (тот самый) в своих мемуарах о первых месяцах Великой депрессии:

Он [Меллон] сказал мне, что его отец вынужден был срочно прервать визит в Англию, когда узнал, что заказы на сталь поступают, а печи стоят; к тому времени, когда он вернулся, деловая активность росла повсюду, паника закончилась так же внезапно, как началась, и через двенадцать месяцев вся система заработала на полную мощность [Hoover, 2011, р. 30–31].

Схожих с Меллоном взглядов придерживались и другие представители правящей элиты, такие как Генри Форд:

Вышедший в тираж национальный герой Генри Форд… осенью 1930 года заявил: «Хорошо, что восстановление затягивается, иначе кризис не принес бы людям никакой пользы». «Депрессия, — добавил он чуть позже, — в целом полезная вещь, для тех, кто это понимает, наступило лучшее время из всех возможных» [McElvaine, 1993, ch. 4].

О полезности кризиса говорили и крупнейшие партнеры JPMorgan Chase and Company:

Партнеры Моргана… приветствовали возвращение к бережливости и трудолюбию. Дуайт Морроу, тогдашний сенатор от Нью-Джерси, замечал, что «есть что-то такое в слишком хорошей жизни, что разрушает внутреннюю основу человека». Рассел Леффингуэлл рассматривал остановку экономики как «оздоравливающую чистку» после семилетней вакханалии роста: «Что люди должны сделать — перестать следить за биржевыми курсами, слушать радио, пить запрещенный джин и танцевать под джаз, а вместо этого вернуться к старой экономике и благосостоянию, основанному на труде и сбережениях [Chernow, 2010].

Практик. Не будем их ругать: теория, которая показывает, чем отличаются циклические кризисы (в том числе описанный кризис середины XIX века) от ПЭК-кризисов, была создана только в XXI веке нашими соотечественниками, прежде всего О. Григорьевым, А. Кобяковым и М. Хазиным.

Теоретик. Во многом такое единство мнений объяснялось отсутствием у лидеров богатейших семей каких-либо других представлений об экономике и обществе помимо усвоенных с детства протестантских ценностей — бережливости, трудолюбия и представления о богатстве как о вознаграждении свыше за праведную жизнь. С этой точки зрения кризис являлся своего рода божьей карой за расточительство предшествующего периода, и в этом качестве его можно было только приветствовать. Религиозное отношение к действительности разделял и сам глава дома Морганов, Джон Морган-младший:

Этой весной [1932] Джек[137] Морган отважился на редкий для него акт публичного активизма… Подобно проповеднику, он говорил маркизу Линлитгоу, что честность, порядочность и экономия стали бы «реальным решением наших проблем, большинство из которых, по моему мнению, проистекают из алчности». Он поддержал призыв Гувера к личной благотворительности… В марте 1932 года он участвовал в сборе средств для Block Community Organization of New York… «Мы все должны внести свой вклад», — сказал он, одобрив план, согласно которому рабочие вносили еженедельные суммы в фонд помощи безработным [Chernow, 2010].

Религиозность главы другой богатейшей семьи Америки Джона Рокфеллера-младшего[138] была сопоставима с размером его состояния. В историю младший Рокфеллер вошел как величайший филантроп, в общей сложности потративший на сотни некоммерческих проектов более 500 миллионов тогдашних долларов[139]. В быту он отличался удивлявшим даже современников пуританством:

Гарольд Икес, рузвельтовский министр внутренних дел, записал в своем дневнике после визита к младшим Рокфеллерам в Покантико[140]: «На этом большом обеде не было подано ни коктейлей, ни вина, зато хозяин лично произнес застольную молитву. Миссис Рокфеллер сообщила мне, что он всегда так делает, даже если среди присутствующих имеется священник [Collier, 1976, ch. 10].

Но чтение молитвы за обедом было далеко не главным религиозным занятием Рокфеллера-младшего. Он уделял массу времени (и денег) непосредственному участию в церковных делах:

Все эти нити сошлись в начале тридцатых, сделав Младшего крупнейшим спонсором либерального и экуменического протестантизма и сборным пунктом всех желающих изменений внутри Церкви. В этом деле на него, как обычно, большое влияние оказали друзья и партнеры, в том числе Чарльз Эванс Хьюз, влиятельный прихожанин баптистской церкви Пятой авеню, преподобные Баттрик и Гейтс из благотворительных фондов, Джон Мотт[141] и даже Айви Ли. Все они были сторонниками модернизма в церкви, поддерживая «прогрессивные» тенденции, меняющие жизнь страны, — административную централизацию, развитие наук и технологий, интернационализацию американского влияния и власти. Они хотели, чтобы Церковь поддерживала эти тенденции, и тем самым сохраняла свою эффективность в качестве объединяющей силы американской жизни [Collier, 1976].

Так что не приходится удивляться тому, что в биографии Младшего период Великой депрессии отмечен строительством нового здания Метрополитен-оперы и открытием 5 октября 1930 года личной Riverside Church, построенной в модернистском стиле и украшенной скульптурами великих людей, имевших слабое отношение к христианству (например, Конфуция, Магомета и Дарвина). Занимаясь долгосрочной работой по спасению человеческих душ, Младший вряд ли стал уделять внимание такой мелочи, как непродолжительный (всего в несколько лет) экономический кризис. Можно предположить, что в этом отношении он был полностью согласен со своим отцом, заявившим в 1930 году:

За девяносто лет моей жизни депрессии приходили и уходили, а процветание всегда возвращалось. Вернется оно и в этот раз [Collier, 1976].

Читатель. Выходит, что американские богачи могли только молиться да ждать, пока депрессия сама по себе закончится. Получается, что «Новый курс» придумал все-таки Рузвельт?

Практик. Похоже, несколько слов об экономической теории все-таки придется сказать. Проблема была в том, что кризис 1930–1932 годов резко отличался от всех кризисов XIX века. Очень коротко — он был не циклическим, а структурным. Аналогичным