Заупокойная служба была недолгой. Уже в самом конце ее в храм, громко топая, кто-то вошел. Я обернулась, чтобы узнать, кто этот невежа. Против света невозможно было разглядеть его, но коренастая фигура с широкими плечами показалась мне знакомой. За фигурой мелькнула маленькая черная тень в красной феске. «Арапчонок!» — ахнула я про себя.

— Аполлинария Лазаревна, голубушка, вы ли это? — увидев меня, басом прошептал Николай Иванович Аршинов. — Что произошло? Кого хоронят?

— Тише, прошу вас! — ответила я, сжав его руку. — Андрюшу…

— Не может быть! Что случилось?

— Потом, Николай Иванович, потом все расскажу, — еле слышно произнесла я.

Отпевание закончилось, гроб перенесли на катафалк.

Около ворот к нам подошел тот самый человек, которого я заметила в церкви.

— Позвольте представиться, — поклонился он, — Константин Алексеевич Коровин, живописец. Я был знаком с Андреем и видел его работы. Он был талантлив, только опередил свое время, поэтому-то его никто не понимал. Попомните мои слова-, через двадцать-тридцать лет его картины будут цениться выше классиков, Ватто, Энгра и иже с ними.

— Приятно слышать, Константин Алексеевич. Меня зовут Аполлинария Лазаревна Авилова, мы с покойным Андреем были из одного города, N-ска. А это мой хороший друг Николай Иванович Аршинов.

— Казачий атаман, Саратовской губернии. — Аршинов пожал художнику руку.

— Недавно мы со Львом Бакстом, театральным художником, говорили о Протасове, — продолжил Коровин. — Андрей, несомненно, талантлив! Его смерть явилась для меня ударом. Жаль, что уходят молодые, в расцвете сил. Мой вам совет, госпожа Авилова: пусть наследники спрячут картины надолго. Через много лет они принесут большой доход.

— Нечего прятать, господин Коровин, — вздохнула я. — В мансарде Протасова произошел пожар, все картины погибли! Полиция до сих пор разбирается — случайность это или преднамеренный поджог.

— Весьма, весьма прискорбно. — Коровин покачал головой и надел шляпу. — Позвольте откланяться, Аполлинария Лазаревна, спешу в Академию художеств. Мои соболезнования.

— Прощайте, спасибо вам за то, что пришли, господин Коровин, — ответила я и вернулась в храм, чтобы опустить лепту в кружку для пожертвований.

* * *

Над пригородным кладбищем Сент-Женевьев-де-Буа низко летали вороны, оглашая окрестности карканьем. Две могилы были вырыты рядом. Пришедших проводить Андрея и Сесиль было немного, человек двадцать — двадцать пять. Среди прочих я узнала Улисса, который поддерживал плачущую Мону, князя Засекина-Батайского — он разговаривал с владельцем галереи Себастьяном Кервадеком. В стороне стояла группа молодых людей — художники и танцовщицы из «Мулен Руж». Оллер, владелец кабаре, вытирал лоб камчатым платком, недовольно косился на девушек, но молчал. Доминик Плювинье что-то записывал в блокноте.

Два священника, отец Иоанн и католический, читали молитвы. Конечно, это было вопиющим нарушением церковной процедуры как одной конфессии, так и другой, но гробовщики специально так расставили гробы, чтобы святые отцы не мешали друг другу, а те делали вид, что не замечают около себя никого.

— Добрый день еще раз, — прозвучал сзади меня голос. Я обернулась. Немного в отдалении, за высоким памятником в виде ангела, стоял мсье Донзак.

Подойдя ближе, я спросила:

— Почему вы прячетесь, мсье Донзак? Вы думаете, что убийца присутствует на похоронах?

— Не исключено… — Сыщик осекся и подозрительно посмотрел на Аршинова.

Я поняла его подозрительность.

— Разрешите представить: мой друг из России мсье Аршинов. Николай Иванович, это полицейский, мсье Донзак, он расследует дело об убийстве Андрея.

Мужчины обменялись рукопожатиями.

— Вы уж постарайтесь, мсье Донзак, — на ужасном французском пробасил Аршинов, — поймайте негодяя. Протасов — мой соотечественник, и мне крайне скорбно наблюдать его похороны. Своими руками придушил бы мизерабля.

— Каждый из нас, мсье, выполняет свои обязанности…

Аршинов поклонился, и мы отошли от Донзака. Священники закончили читать молитвы, служители приготовились опустить гробы в могилы. В этот момент на кладбищенской аллее появилась карета, запряженная парой гнедых арабских лошадей. Ее дверца была украшена инкрустированным гербом с короной. Сзади, на запятках, стоял лакей в парике и ливрее. Все повернулись в сторону экипажа.

Из кареты вышел небольшого роста человек с окладистой светлой бородой, пышными усами и бакенбардами. Одет он был в обычный костюм серого сукна, но на правом рукаве у него была повязана траурная лента. Это был виконт. Он подошел и встал рядом с Моной, но так, словно он не заметил ни ее, ни Улисса, обнимавшего девушку за плечи.

— Николай Иванович, — прошептала я, — вам знаком этот человек? Вон тот, с бородой?

— Нет, совершенно не знаком, — ответил Аршинов. — Кто он? Уж больно важную персону из себя строит.

— Потом расскажу. У меня есть серьезные подозрения, что он замешан в преступлении.

— Вы сообщили об этом полиции?

— Нет, не успела. После похорон подойду к инспектору.

— Не надо! — Он схватил меня за руку. — Не будут лягушатники таскать этакого вельможу на допросы ради художника-иностранца. Сами разберемся, что к чему, не привыкать.

Я не разделяла мнения бравого казака. К служаке Донзаку я испытывала искреннее уважение. Но спорить с Аршиновым не стала — кладбище не лучшее место для этого. Я лишь надеялась, что прячущийся за ангелом Донзак увидит виконта и сделает соответствующие выводы.

Траурная церемония подходила к концу. Гробы опустили в могилу, и мы подошли бросить по горсти земли. Это все, что мне осталось сделать для Андрея.

Слез у меня не было. В могилу опускали человека, с которым меня связывали часы радости, но не любви. Но за эту нечаянную радость я благодарила и Господа, и ныне преставленного.

Похороны закончились. Люди стали расходиться. Князь подошел ко мне еще раз выразить соболезнование, и я познакомила его с Аршиновым:

— Надолго в Париж? — спросил Засекин-Батайский.

— Как получится, — ответил казак. — Дело, оно суеты не терпит.

— Мадам Ларок передает вам свои соболезнования, Аполлинария Лазаревна, — сказал князь. — Она не смогла почтить присутствием.

— Спасибо, Кирилл Игоревич.

— Вы домой?

— К сожалению, нет, — ответила я, — у меня еще дела.

— Я провожу вас, — вызвался Аршинов.

— Нет, спасибо, Николай Иванович, не стоит затрудняться.

Я поклонилась могиле Андрея, на которой стоял простой православный крест с косой перекладиной, и направилась к выходу. Надо будет еще раз заехать в погребальную контору Антуана Сен-Ландри и заказать двойной памятник. Пусть Андрей и Сесиль будут вместе, как в последние месяцы жизни. А теперь меня ждал скорбный дом на улице Басе в пригороде Пасси.