Талмуд

Сегодня

В самолете

17 часов 10 минут

— Не могу больше! — вздохнула Лейла, положив ложку.

Марк, Эви и Лейла засиделись во «Флоридите». Наевшись до отвала, девочка с досадой смотрела на остатки огромного мороженого, с которым ей не удалось справиться. Отец ласково взъерошил ей волосы и склонился к иллюминатору. Под ним простирался теряющийся в бесконечности ковер из облаков. Признания, которые он только что сделал Эви, вернули его к истокам прошлого, вновь наполнив множеством затаившихся в глубине души воспоминаний.

Но сейчас ему нужно только одно из них:

— Ты не должна поступать, как Коннор, — твердо произнес он, поворачиваясь к Эви. — Ты не должна портить свою жизнь, желая отомстить.

Девушка посмотрела на него скептически:

— Я думаю, вы не можете понять…

— Ну, почему же, — прервал ее Марк. — Я могу понять твои страдания, они ведь подобны моим! Тебе плохо, и это неизбежно. То, что случилось с твоей матерью, — преступление, и это естественно, что тебя переполняет гнев…

— …и ненависть, — добавила Эви с горящими глазами.

Марк положил ей руку на плечо:

— Гнев может быть полезным, если направить его в положительное русло.

— Это болтовня психиатра! — воскликнула девушка.

Марк подумал над ее аргументом несколько секунд, затем ответил:

— Месть не утолит боли, можешь мне поверить, и это тебе говорит не психиатр.

— Если бы Коннор был здесь…

— Если бы Коннор был здесь, он сказал бы тебе, что перенесенное горе местью не вылечить. У него есть опыт.

— Но этот человек… — забормотала Эви с болью в голосе, — этот Крэйг Дэвис… я хотела бы причинить ему в десять, сто раз больше зла, чем он сделал мне!

— Если ты убьешь его, это не вернет тебе мать, а твой поступок будет преследовать тебя всю жизнь. Все изменится, и никогда уже не будет прежним…

Марк налил девушке стакан воды. Эви только коснулась ее губами, а затем призналась взволнованно:

— Всю нашу жизнь мою мать и меня всегда презирали и унижали такие типы, как он…

— Я понимаю, — ответил врач.

— Я не хочу больше позволять топтать меня!

— Ты права, — согласился Марк, — но, кроме мести, есть и другие средства.

Эви подняла на него глаза, в них стояло недоверие.

— И что я, по-вашему, должна делать?

Марк помолчал, сознавая, что вызовет недоброжелательную реакцию у девушки.

— Простить.

— Нет! Я не хочу прощать! — возмутилась Эви. — Я не хочу забывать!

— Простить — не значит забыть, — объяснил он терпеливо. — Прощать — не значит отпускать грехи. Месть только разжигает ненависть, прощение освобождает нас от нее.

Она тоже помолчала немного, а затем ответила дрожащим голосом:

— А если бы это была ваша дочь и ее бы убили, вы простили бы?

— Не знаю, был бы я на это способен, — признался Марк, — но я уверен, что попытался бы.

Он посмотрел на Лейлу, которая играла бумажными зонтиками, украшавшими мороженое.

— Я думаю, простить — это самое трудное на свете, — продолжил Марк, — по крайней мере, это тот случай, когда требуется очень много силы.

Далее он заговорил более спокойно:

— Но простить ты должна — ради тебя самой, Эви. Тебе нужно освободиться от прошлого и наконец начать нормальную жизнь.

Эви пожала плечами:

— Для меня это уже невозможно. У меня ничего нет: ни семьи, ни денег, ни перспективы…

— Черт побери, — воскликнул Марк, — перед тобой вся жизнь! Не придумывай всяческие отговорки по поводу того, что у тебя нет будущего!

— Но этот человек — убийца! — взвизгнула девушка на грани нервного срыва.

И Марк наконец сказал девушке то, что хотел сказать с самого начала:

— Ты знаешь, Эви, я думаю, что за этим Крэйгом Дэвисом стоит другой человек, которого ты хочешь наказать…

Эви затихла.

Марк продолжил:

— …и этот человек, которого ты хочешь убить, — ты.

— Нет! — потеряла самообладание Эви, слезы брызнули у нее из глаз.

Но Марк тверд.

— Конечно, да. Ты винишь себя в том, что не поверила словам матери. Ты чувствуешь себя ответственной за то, что произошло, и не можешь этого пережить.

— Неправда! — защищается Эви, однако слезы, текущие по ее лицу, стоят больше признания.

— Не воображай себе, что все могло бы быть иначе, — успокоил ее Марк. — Ты ни в чем не виновата, Эви, ни в чем.

— Почему я это сделала? Почему я не поверила ей?!

— Это пройдет.

Он обнял ее.

— Она всегда обманывала меня, но не в тот раз, не тогда…

— Это пройдет.

Эви уткнулась головой в его плечо. Она не ожидала, но Марк освободил в ней что-то, глубоко запрятанное внутри.

Целую минуту она молчала, пока Лейла не спросила тихо:

— Папа, а почему Эви плачет?

— Потому что у нее горе.

— Это из-за мамы?

Марк молчаливо покачал головой в знак согласия, а Лейла, в свою очередь, обняла Эви.

— Не грусти, — сказала маленькая девочка, лаская волосы своей старшей подруги.

Немного успокоившись, Эви подняла глаза на Марка. Врач протянул ей бумажный носовой платок.

— Папа, я хочу писать, — вдруг объявила Лейла голосом младенца.

— Я пойду с тобой, — предложила Эви.

Марк согласился.

Они заверили его, что вскоре вернутся на место. Оплачивая счет, он с благодарностью смотрел на удаляющихся Эви и Лейлу.

Они держались за руки как две сестры.

* * *

Марк уже собрался покинуть «Флоридиту», оставив Исааку чаевые, пропорциональные размерам вазы с мороженым.

Вот тогда он и увидел ее.

Одна, сидя на задворках зала, Элисон Харрисон заканчивала второй бокал «Дом Периньон».

— Розовое шампанское… — произнес Марк, приближаясь к столу наследницы.

Элисон сняла солнечные очки и посмотрела на него:

— Вы снова скажете, что это любимый напиток Хемингуэя? Я бы скорее подумала о виски…

— Во всяком случае, это был любимый напиток Кэри Гранта и Деборы Керр.

Жестом она пригласила его сесть. После их предыдущей беседы, очень для нее значимой, она надеялась, что он вернется. Этот человек, лицо которого почему-то было ей знакомо, обладал странным магнетизмом, не имеющим ничего общего ни с обаянием, ни обольщением. Беседа была недолгой, но когда она исповедалась ему несколькими часами ранее, то почувствовала себя освобожденной от ужаса, поселившегося в ней давно…