Сюда же я отношу и строительство таинственной Машины.

Не абсурдного вечного двигателя, нет. Оптика, точная механика и электромагнетизм, «усиленные» волшебством. Погоняемые импульсами ментальных посылов, рождённых измененными состояниями психики. Ну а кровавые жертвоприношения? — это же тот ещё катализатор, известно издревле! Что должно было возникнуть на острие этих различных с первого взгляда, но связанных внутренней логикой — быть может, логикой не совсем человеческой — учений, действий и поступков? Вспомним, идеей фикс Артемия был поиск полезных ископаемых. В русло этой идеи он готов был уложить что угодно. Уложить, чтобы получить… Звучит барабанная дробь… Действующий заменитель папоротникового цвета! Машину, Показывающую Клады. Супер рентгеновский аппарат с дальнодействующим поисковым устройством. На первых порах Машина должна была вскрыть для Артемия Федотыча земные недра близ Серебряного. Чтобы отыскать, куда ушла богатейшая рудная жила. Кстати, такой ответ косвенно подтверждают свидетельства очевидцев. Во время испытательных запусков Машины (о них сигнализировала тревожная паровая сирена), даже дневных, а ночных особенно, в некоторых местах рудника порода светилась зеленоватым или же принимала вид расплавленного стекла. После "отбоя тревоги" параметры породы возвращались к норме, только шахтеры всё равно жутко боялись работать в отмеченных нечистым забоях. Многие увольнялись вовсе, считая, что Артемий, чем бы ни занимался, перешагнул грань дозволенного высшими силами. Поэтому держаться от него следует подальше. Ведь если не Господь, который далеко, то уж девка-то Азовка, сиречь Горная Хозяйка подобного самоуправства, подобного вызова ни за что не простит. Рудник оказался на грани закрытия. Как никогда близко к закрытию. Но Артемий Федотович уже сжёг за собою все мосты. Он шёл напролом. Он играл ва-банк. Или грудь в крестах или голова в кустах…

Наверное, гибель певички стала кульминацией опытов, после которой должен был воспоследовать величайший триумф. Или же дальнейшие мучительные поиски — в случае неудачи. А скорее — смерть. Он бы застрелился, и дело с концом.

Должно быть, что-то (всё?) из желаемого всё-таки удалось. Мозаика сложилась наконец и даже была как-то прочтена.

В роковую для поп-звезды ночь 1914-го душераздирающе выли недоеденные гибридные русско-китайские собаки. По небу гуляли огненные столпы, плакали и не успокаивались дети. В Серебрянской шахте случился грандиозный взрыв газа. Ветер ломал деревья и срывал крыши. Тараканы полчищами лезли людям в постели, стремились угнездиться на животе вкруг пупка и копошащимся обручем на шее. Один рыбак утверждал, что видел на Арийке множество всплывшей кверху брюхом рыбы, к утру, впрочем, исчезнувшей совершенно.

Современники отнесли эти катаклизмы на счёт начавшейся войны.

Я отношу на счёт первого полномасштабного действия Машины. Побочные явления, всего-то. Глядите, изломанный труп певицы ещё не остыл, собутыльники Артемия в шоке и стремительно трезвеют, он же седлает лошадь и бешеным галопом мчит в Серебряное. Какого чёрта? Товарищи по выпивке принимают этот порыв за спонтанное проявление трусости. Впоследствии органами дознания он толкуется однозначно — как бегство с места преступления. А было это гонкой счастливого отца к колыбели новорожденного первенца. Трефилов ждал чего-то подобного, а дождавшись, понял сразу — заработало!!!

Итак, Машина готова. Действует. Самое время применить её возможности по назначению. Только разделаться по-быстрому с досадным недоумением — самоубийством пьяной дуры-романсистки. Ха, легко! Уезд же под ним, — целиком. Этому сунул, того припугнул, третьему и четвёртому напомнил о вечной благодарности роду Трефиловых, в которой они клялись, помнят ведь… Но — сбой, сбой, сбой. Чиновники — все вдруг — остекленели. Чего вы хотите, десять лет без подачек: пёс, и тот хозяина позабудет, вполне может куснуть. Одна охранка вошла в положение. Не задаром, разумеется. Услуга за услугу. И Артемий, сжав зубы, переступил через честь. Ради неё, единственной любви — Машины своей.

Революционеры только крякнули, как очутились на нарах.

Обвинения с Артемия сняли.

Почему же в таком случае он сбежал на фронт, спросите? Думаю — нет, уверен, — именно потому, что Машина удалась. Побег — главное подтверждение успеха, того, что грудь его обрела желанные кресты — из золота и алмазов. Ну, пусть из самородного серебра. Трефилов уводил большевистскую погоню (ах, недоработали жандармы, упустили кого-то) от своего детища. Ведь (предположим: всё-таки неудача) "голову в кусты" он мог сронить и здесь, без столь трудоёмких телодвижений, как штыковые атаки на кайзеровские войска. Нужно было просто сидеть на месте и ждать. Пришли бы и оторвали. Он был готов к этому вполне, готов всегда. А не желал лишь в одном-единственном случае: смотри выше.

Но хитрый "ход конём" не удался. Машина всё-таки была уничтожена большевиками, вместе с непосредственными творцами и всей конструкторско-проектной документацией. Почему? Для чего? Мелкая какая-то и необъяснимая мстительность. Шаманы и изобретатель не были Трефилову родственниками, даже друзьями. Он ими грубо помыкал, не избегая временами и рукоприкладства. Значит, пострадали безвинные? Не скажите! Теперь-то и пришло время вспомнить о суевериях шахтёров. О Хозяйке-Азовке и о Великом Полозе, которые нипочём не простят людишек, покусившихся на их гегемонию над ископаемыми богатствами.

Кто-то, действительно могущественный и незримый для публики, тонко "сыграл на опережение", вследствие чего статус-кво в горном деле (да только ли в нём?) восстановился. Артемий Федотович сгинул, опасный аппарат, всколебавший многотысячелетнее равновесие между человечеством и крипточеловечеством, исчез. Специально выведенные собаки — единственные свидетели возможности вида хомо сапиенс подняться над судьбой бедных родственников, которым позволено лишь то, что не запрещено, смешались с дворнягами и выродились в дворняг же.

Так-то, господа. Что позволено Юпитеру…

Завершение речи было встречено рукоплесканиями. Оказывается, меня слушала уже вся семья. Филипп снова рвался что-то сказать и даже принялся развязывать тесёмки волшебным образом появившейся у него канцелярской папочки. Но при виде Оленьки, бросившейся меня целовать со словами: "Антошка, какой ты молодчина! Тебе бы писателем быть", стушевался. Папочка так же незаметно, как возникла, испарилась. А поговорить с ним по душам нам так и не привелось. В тот же вечер он выехал из Петуховки по своим, весьма спешным, делам. Какой-то контактный телефон в Императрицыне подозрительно давно ему не отвечал, и это его нешуточно беспокоило. Прощаясь, сказал, что, наверное, надолго.

Чуть погодя открылись и другие последствия моего доклада. Когда я подошёл поцеловать Машеньку перед сном, дочурка со слезами в глазах спросила: "Папуля, а что же стало с медвежоночком, у которого пьяные охотники маму убили?" Увы, я не смог открыть добросердечному ребенку жестокой правды. "Его отдали в цирк", — сказал я.

Вот только поверила ли мне дочка?

в которой я теряю надежду, зато приобретаю тёзку. Безрадостная арифметика. Растворитель против бесов. Бесы против Милочки. Прометей.