– Какой это иероглиф? – спросил Лю Синь, стоя позади мальчика и глядя поверх его плеча на листы рисовой бумаги.

– М-м, «супруг»? – обернулся на него Тан Цзэмин.

Лю Синь улыбнулся и погладил его по голове:

– «Небо»[23].

Тан Цзэмин кивнул и, обмакнув кисть в тушь, аккуратно начал выводить иероглиф.

Праздник Цисицзе приближался, и весь город пестрел украшениями и символическими товарами. Стоял разгар лета, и воздух полнился душистым ароматом цветов и сладким запахом благовоний. Лавки были уставлены фейерверками и подарками, которые принято дарить в этот день. Торговцы зазывали прохожих, расхваливая свой уникальный ассортимент, который можно было встретить еще в дюжине лавок по соседству. И хотя сам праздник должен был состояться лишь через несколько дней, на главной площади уже устраивались небольшие ярмарки и конкурсы в попытке разжечь интерес к главному торжеству. Дети, пускающие бумажные фонарики по реке, веселились и плескались до самого вечера, пока их родители были заняты приготовлениями.

Лю Синь, улыбаясь, наблюдал за всем этим, впервые остановившись за эти две недели и в удивлении осознав, насколько прекрасен этот город. Глубоко втягивая запах цветов, он медленно брел по площади из очередной лавки, в которую его послал Сяо Вэнь. Отовсюду слышались смех и разговоры. Лю Синь так проникся праздничной атмосферой, что оступился, случайно столкнувшись с кем-то.

– Простите, – поднял он голову, встречаясь глазами с молодой женщиной.

– О, ничего страшного, господин, я тоже была невнимательной, – ответила та, улыбнувшись.

Лю Синь замер, осматривая ее красивое лицо. Женщина смущенно опустила глаза и, замявшись, посмотрела на него еще раз, тоже не спеша отходить.

– Красиво, правда? – перевела она взгляд на украшенный цветами мост.

Женщина была одета в красивый оранжевый халат с белым подолом, расшитым астрами. Голову ее украшала резная позолоченная заколка, венчавшая изящную, но простую прическу. Лю Синь бросил беглый взгляд на мост и снова повернулся к ней:

– Да.

– Мамочка! – раздался звонкий голос.

Оба опустили глаза.

За подол женщины цеплялась девочка лет десяти, в розовом платье и с двумя пучками волос на голове, подвязанными лентами.

– Кто это? – спросил ребенок, громко шепнув матери.

Юноша улыбнулся и чуть поклонился:

– Меня зовут Лю Синь.

– Я Ма Цайтянь, а это Ма Жуши, – представилась женщина, нежно поглаживая дочь по голове.

– Приятно познак…

– Мамочка, идем скорее к реке! – потянула ее девочка.

– А’Ши[24], не будь грубой, – мягко одернула дочку женщина.

– Ничего страшного, – улыбнулся Лю Синь, – мне тоже пора.

– Да, – смущенно улыбнулась Ма Цайтянь, опуская взгляд и чуть кланяясь. – Рада была знакомству.

– Я тоже. Может, еще свидимся, – произнес Лю Синь, обходя женщину с ребенком по дуге.

Ма Цайтянь развернулась, провожая его взглядом, и растянула губы в улыбке:

– Я надеюсь.

Махнув им рукой на прощание, Лю Синь скрылся в толпе. Всю дорогу он прокручивал в голове внезапную встречу, заставившую его задуматься о том, что он никого толком не знал в этом мире. Размышляя, что неплохо было бы завести пару друзей, он вошел в лавку лекаря. Складывая купленные травы на стол, Лю Синь оборачивался в поисках Сяо Вэня, который всегда встречал его у порога, спешно забирая вязанки и отправляя с новым поручением. Гу Юшэна и Цзина тоже не было видно, но в этом не было ничего удивительного – мужчины часто пропадали в городе в это время.

– Странно… – прошептал Лю Синь, зайдя в мастерскую лекаря и не обнаружив там того.

Подумав, что Сяо Вэнь, возможно, отлучился по делам, он решил дождаться его, чтобы получить новое поручение. Последние дни были особенно выматывающими: у него буквально не было времени даже присесть. Чувство усталости во всем теле давало о себе знать, неприятно ощущаясь в мышцах. Лю Синь подумал, что неплохо было бы отдохнуть, проведав Тан Цзэмина, который сейчас занимался.

Поднимаясь по лестнице, он остановился на последней ступени, услышав приглушенные голоса. Медленно идя по коридору, он все четче различал негромкий тембр Сяо Вэня и тихие вопросы Тан Цзэмина.

– …Лао Бай объединил главные положения учения в единую систему, изложив догматические и ритуальные основы. Так родился трактат о законе Дао и его проявлениях в мире под небом. Эти писания стали основой для дальнейшего развития даосизма, будучи ровесником конфуцианских текстов. Существуют свидетельства, что все священные трактаты были покрыты золотой пылью и спрятаны в императорской библиотеке, дабы уберечь их от разрушения временем.

Лю Синь подошел ближе и увидел сквозь щель в двери, как сидящий рядом с мальчиком лекарь, раскрыв большую книгу, показывает ему изображения. Мягкий голос Сяо Вэня спокойно вещал об учениях, на что Тан Цзэмин кивал, выглядя сосредоточенным и поглощенным процессом.

– В книге почтенного Шу Шимэя сказано, что Лао Бай встречался с самим великим У Бяньтянем несколько сотен лет назад, но я не нашел более подробных записей об этом… – задумчиво произнес Тан Цзэмин.

– Все верно, – послышался одобрительный голос Сяо Вэня. – В те годы У Бяньтянь был проповедником самого высокого бессмертного храма под небом, который отрицал учения Лао Бая и сеял смуту среди его учеников, порождая слухи о его невероятном рождении. Более подробно я расскажу тебе завтра, когда принесу с собой книги.

– Ранее вы говорили, что с рождением Лао Бая связано много легенд. В «Книге Трех царств» сказано, что его мать проглотила осколок хрусталя, таким образом зачав сына…

Лю Синь тяжело сглотнул, вспоминая их с Тан Цзэмином посиделки за чтением смешных городских легенд про прожорливых призраков и птиц-разбойников.

«Никчемный…» – откликнулся разум.

В груди неприятно кольнуло. Видя, как Тан Цзэмин собранно внимает учениям Сяо Вэня, Лю Синь почувствовал одобрение, одновременно с этим пытаясь остановить всполохи тянущей боли в груди. Вспоминая, как мальчик просто слушал его рассказы, ни о чем не спрашивая, а иногда и вовсе засыпая, Лю Синь горько поджал губы.

Ему это неинтересно.

Лю Синь даже не знал имен, о которых они говорили, а Тан Цзэмин уже выучил целые истории жизней и легенды о прошлом этого мира. В самом деле, Лю Синь ненавидел и презирал себя в этот момент. Горькое чувство стыда и ничтожности собственных сил царапало изнутри, ядом распространяясь по телу, делая его мягким и дрожащим. Он чувствовал вину и беспомощность из-за того, что не мог правильно обучать Тан Цзэмина, хоть именно он и взял его под крыло. Юноша понимал, что учить классике и истории он попросту неспособен в силу незнания, но сжавшееся сердце при виде мальчика, который тянулся к другому человеку, вызывало тяжесть в груди. Осознавая, что глупо винить себя за незнание и неумение, Лю Синь чувствовал: горькая желчь стыда и сожаления уже поднялась из самых глубин.

В этот момент юноша осознал, что Тан Цзэмин всегда крутился вокруг него, видя в нем опору лишь потому, что Лю Синь был единственным, кто заботился о нем. Но поняв теперь, что в мире полно и других людей, более добрых, образованных и способных его защитить, он, разумеется, выберет их, и в этом нет его вины. Наблюдая за аккуратно одетым Сяо Вэнем с гладко расчесанными волосами, лицо которого светилось мудростью и прилежностью, а изящные манеры говорили о его образованности, Лю Синь почувствовал себя глупым оборванцем, лишним в этом доме.

Комкая в руках свой серый халат, он пристыженно вжал голову в плечи.

Тан Цзэмин тем временем продолжал увлеченно расспрашивать Сяо Вэня, на что тот мягко и с улыбкой объяснял ему непонятные вещи. Увидев, как рука лекаря мягко поглаживает склонившегося над книгой Тан Цзэмина по голове, который больше не отстраняется от чужого прикосновения, Лю Синь отшатнулся. Схватившись за подол халата, он поджал губы и развернулся спиной к двери, собравшись поспешить вниз и не в силах больше терзаться у дверей в чужой мир.

Скрип пола в тишине коридора прокатился оглушающим грохотом по сознанию Лю Синя. Замерев, он приподнял плечи, застывая на месте. Лю Синь чувствовал себя вором, который пробрался в чужой дом, подсматривая за тем, что ему недоступно.