– Видели бы вы их вчера вечером: их поцелуй был так же горяч, как ваш с Густавом!

Они обе пожали плечами, сделав вид, будто крайне смущены.

Четыре часа пролетели, как одно мгновение. Полностью расслабившиеся, обновленные и сытые, мы подъезжали к «Тамариску» в надежде продолжить отдых. Я высадила Луизу перед воротами, чтобы не вызвать подозрений. Мы с Марин решили прокатиться по Биаррицу и вернуться чуть позже. Я помогла Луизе выйти из машины, но, она пройдя несколько метров, вдруг вернулась и наклонилась над окном.

– Спасибо за восхитительные моменты, девушки. Я чувствовала себя с вами как с двумя подругами и забыла про свой возраст. Вы не представляете, как приятно не ощущать себя старой целых несколько часов.

Она продолжила свой путь, а я пробормотала ей вслед:

– Мне тоже было очень приятно.

54

Мне понадобилось время, чтобы привести в порядок мысли и переварить слова сестры. Она разворошила глубоко запрятанные чувства и грубо реанимировала их. С тех пор я не могла избавиться от чувства вины.

Я ни капли не жалею, что так резко порвала с прошлым. Я приняла решение не говорить близким о том, что я здесь, и не готова открыть им правду. Пока еще не готова. Но даже пытаясь найти вразумительные объяснения своему поступку, я не могу простить себе, что была такой эгоисткой. Я думала только о себе и о том, как с наименьшими потерями выбраться из пропасти, в которой я оказалась. Я прислушивалась к малейшим проявлениям своих страданий и не видела страданий своих близких. Я должна была звонить им каждый день, даже если мне нечего сказать, я должна была чаще приезжать к ним. Вместо этого я даже новогодние праздники провела с чужими людьми.

Я часто о них думала, я представляла, что они чувствуют и переживают, но я дистанцировалась от них. Я послала им много эсэмэсок, иногда звонила и всегда надеялась, что услышу автоответчик. Я старательно претворяла в жизнь то, что усвоила за время обучения: невозможно помочь другим, если сам нуждаешься в помощи. Я свалила в одну кучу заботу о них и свое присутствие рядом с ними и, завязав все узлом, отложила в долгий ящик, в надежде разобраться позже.

Несколько дней назад я позвонила матери. И нечего было надеяться, что я попаду на автоответчик.

– Алло?

– Мама, это я…

– Моя девочка, ну как ты?

– Я хотела у тебя спросить… Могу ли я провести у тебя выходные?

– …

– Мама, ты меня слышишь?

– Я уже готовлю тебе постель, моя девочка. Ты по-прежнему пьешь горячий шоколад по утрам?

Она непременно хотела приехать за мной в аэропорт. Я уговорила ее ждать меня на парковке, поскольку мне совсем не улыбалась перспектива лететь из Биаррица в Париж и обратно, чтобы не вскрылась моя ложь.

Мы быстро нашли компромисс между моей просьбой и ее желанием поскорее увидеть меня: она будет ждать у входа в аэропорт. Изучив расписание, я смешалась с толпой пассажиров, прибывших из Парижа. Лишь бы обратный путь не вызвал затруднений.

Я увидела ее раньше, чем она меня. Она несколько раз посмотрела на часы, ветер трепал ее короткие волосы. Мама. Я ускорила шаги, как будто хотела за несколько секунд нагнать упущенное время. Вдруг мне ужасно захотелось почувствовать себя защищенной. Целых два дня она будет моей матерью, а я – ее дочерью, мы будем семьей, пусть маленькой, пусть потерявшей одного из своих членов, но все же семьей.

Она увидела меня и улыбнулась, почувствовав себя уверенней: ведь до последнего момента она не верила, что я приеду. Открылись двери, и я очутилась в ее объятиях. Я чувствовала себя маленькой девочкой, и я была с мамой.

Мы долго не могли оторваться друг от друга, полные нежности и любви. А потом поехали домой.

Она говорила, не закрывая рта, всю дорогу. Протекла крыша, нужен был ремонт, ее подруга Анна купила новую машину, а как дела в клинике, подыскала ли я себе новую квартиру, хорошо ли мне живется у Марион? Я отвечала, стараясь не допустить оплошности. Я могла бы ей все рассказать, но пока была к этому не готова. Ложь – мое единственное спасение.

Она припарковала машину возле дома. Этого момента я боялась больше всего. Почувствовав что-то, она прервала поток банальностей и спросила, все ли у меня нормально.

– Все хорошо, спасибо. Как давно… это все из-за того…

– Я знаю. В последний раз ты была здесь, когда мы прощались с ним. Я переставила мебель, ты увидишь, в комнатах стало светлее.

– Ты сказала Кароль, что я приеду?

– Да, разумеется. Она хотела бы тебя видеть, но она в отъезде. В эти выходные у нее коллоквиум, по-моему, в Мадриде.

– Жаль! Увидимся в следующий раз. Мама, можно я останусь ненадолго одна? Я потом догоню тебя.

Несколько минут я сидела в машине и готовилась. Кусты живой изгороди давно не стригли; никогда прежде они не были такими высокими. В конце улицы светилась калитка из белого металла, которую я столько раз открывала: здесь когда-то жила Мамину. Я вышла из машины и глубоко вздохнула. Добро пожаловать домой!

В доме действительно стало больше света. Новый диван и низкий столик заняли место старого зеленого кресла отца. Изменился даже запах – совсем чуть-чуть, но я почувствовала разницу. И все равно я бы узнала его из тысячи – это был запах моего дома. Пахло старым камнем и деревом, стиркой, кухней и карамелизированным табаком. Он растекся по венам, уничтожая все мои страхи. Я в безопасности. Ничего плохого не может произойти со мной здесь.

Каждый вечер по пятницам отец курил трубку. Он поднимался в свою комнату, открывал окно, выходящее на площадь, где росли сливовые деревья и где мы играли детьми, набивал табаком чашу и наслаждался курением, уносясь в мыслях куда-то очень далеко. Я любила сладковатый аромат дыма, который пропитал стены дома, несмотря на все предосторожности, предпринимаемые отцом. Я любила этот ритуал, знаменовавший собой конец недели и начало выходных с их свободой и радостью. Я любила выражение его лица, когда он спускался, отправив вместе с дымом в окно все деловые заботы. И сегодня я по-прежнему ощущаю запах старого дерева, стирки, кухни, но аромат карамелизированного табака почти испарился.

– Пойдем, я приготовила тебе постель, – сказала мать.

Мою бывшую комнату превратили в гостевую. Я бросила сумку на ковер и посмотрела в окно: площадь ни капельки не изменилась.

– Я рада, что ты приехала, моя девочка.

– Я тоже, мама. Мне очень жаль, что я не смогла сделать этого раньше.

– Тсс, – произнесла она, покачав головой. – Я знаю, что у тебя много работы. И потом, наверное, тебе весело с Марион. Она такая забавная, мне она всегда нравилась.

Мне вдруг захотелось все ей рассказать, объяснить, что дело не в работе. Если я не смогла приехать раньше, то только потому, что у меня внутри все переворачивается. Войти в дом, где уже нету двух моих самых любимых людей, – это такая мука… И мне невыносимо тяжело видеть ее в одиночестве, хотя всего год назад у нее был муж и мать. Сама мысль, что моя мать может рыдать от горя, приводила меня в ужас.