Вторая открытка пришла из Техаса. Марки были на месте, но сама открытка в пути порвалась. Её заботливо упаковали в прозрачный пакетик с извинениями от американской почты. «Мы искренне сожалеем о случившемся и предпринимаем все усилия, чтобы избежать подобных инцидентов, но иногда они случаются из-за большого объёма обрабатываемой корреспонденции и метода быстрой обработки, которая применяется для обеспечения максимально быстрой доставки» и так далее. Целое послание с бесконечными «надеемся на ваше понимание», «заверяем вас, что стремимся», «примите наши извинения»! Раньше я бы посмеялась и непременно показала открытку папе, а тут даже не взглянула на её оборотную сторону. Вот такое у меня было паршивое настроение из-за того, что я соврала родителям про ночёвку у Насти. Злилась на себя, но понимала, что говорить правду нет смысла. Мама и папа расстроились бы, узнав, что я рисковала жизнью в библиотечном лифте.

Перед сном я всё-таки прочитала порванную открытку и приободрилась. «Привет, Оля! Мы с мужем встали в 9:30 утра, затем я отправилась в пекарню, отстояла там огромную очередь и купила нам хлеб с тыквенными семечками. Мы съели его с сыром, а после завтрака разморозили себе пирог, решили, что он станет нашей наградой за уборку. В воскресенье мы убираемся в доме и стираем вещи. Сейчас 13:15, я завершила уборку, а Паскаль занимается в спортзале. Думаю, мы съедим пирог попозже. С наилучшими пожеланиями, Марейн». Я написала Марейн, что и сама люблю хлеб с тыквенными семечками, заодно перевела на английский и отправила ей рецепт маминого пирога с хурмой – сказала, что ради такого пирога готова отдраить хоть все три этажа своего дома. Посмеялась над собственным хурреем, спустилась в кухню стащить из маминых припасов горсточку бельгийского шоколада и почувствовала, что грусть уходит. На следующий день вернулась к мыслям о «я таджике».

«Таинственное похищение» оказалось плохонькой повестью с незамысловатым сюжетом, хотя порой мне становилось любопытно, чем всё закончится для молодого геолога Драганова, раскопавшего в Центральных Родопах урановую руду Местные жители посчитали, что он нашёл некий клад, закопанный чуть ли не самим Мехмедом Синапом – я поленилась гуглить, кто это. Драганова уволокли в горы и начали пытать, требуя от него поделиться сокровищами. Его колошматили, ставили на раскалённые угли и почти убили. В итоге он сбежал, пересёк греческую границу, а там угодил к агенту британской разведки, который обыскал его и увидел собранные им геологические образцы. Драганов отказывался выдать расположение урановой руды, и его опять пытали: били, калечили и вообще измывались над ним, даже пальцы ему ломали, и читать об этом было неприятно. Всю книгу несчастный Драганов мучился, а между тем его мучители рассказывали друг другу забавные истории про контрабандистов, и эти фрагменты повести были самыми интересными. Под конец Драганов опять сбежал, но неподалёку от границы его застрелили. Вот и всё. Ну, ещё в эпилоге пятеро горняков-бурильщиков пришли на могилу Драганова почтить его память. Очень трогательно.

Прочитав книгу, я расстроилась. Не из-за смерти Драганова. Мы столько сил отдали, чтобы раздобыть «Таинственное похищение», и я надеялась, что Руж приведёт нас к финалу лабиринта, а в действительности Руж лишь подбросил нам очередные отсылки к Болгарии, Орфею, Родопам. Ну, хотя бы открыл нам имя бывшего владельца личной библиотеки, которое совпало с именем загадочного читателя, и на том спасибо.

– Хорошо, имена совпали, – сказала я на вчерашнем собрании. – Старик Смирнов приходил в библиотеку, чтобы почитать свои же книги. И что дальше?

Мне никто не ответил.

Из книг Смирнова остался Хилтон, однако я в него не слишком-то верила.

Гаммер предложил поискать старика в интернете. Я подумала, что имя у него чересчур простое и мы ничего на найдём. Так и вышло. На запрос «Александр Васильевич Смирнов» поисковик выдал «6 млн результатов» – километры объявлений, профилей, статей, фотографий, роликов. Мы в них утонули. Тогда Гаммер кавычками скрепил имя, отчество и фамилию старика, чтобы ограничиться точным совпадением и не получать всех Смирновых без разбора. «Нашлось 8 тыс. результатов».

– Всё равно много, – нахмурился Гаммер.

Добавил в запрос «Калининград». Не помогло. Добавил «1943», то есть год рождения Смирнова, указанный в «Крабике». Поисковик выдал историю танкиста, сражавшегося в Великую Отечественную, наградной лист какого-то сержанта и ещё кучу бесполезных ссылок, в том числе ссылку на владельца судоремонтной компании «Варягъ» – именно так, с твёрдым знаком на конце, что бы это ни значило. Владельца судоремонтной компании, как и танкиста с сержантом, не было в живых, да и кто бы из них взялся рассылать болгарские карточки с библиотечным квестом?!

– Подождите, – вмешалась Настя, – а мы уверены, что открытку с пляжем отправил Смирнов?

– Не уверены, – вздохнула я. – Мы вообще ни в чём не уверены.

– Но «я таджик» и старик Смирнов как-то связаны, – сказал Гаммер.

– Или не связаны. Собственно, что их объединяет? Майн Рид, рисунок индейца и строчка про любовь к библиотеке.

– И штемпель. И болгарская тема.

– Ну да… – согласилась я. – А толку?

Вот и поговорили.

Настя предложила забраться в комнатку регистрации и раздобыть договор, подписанный Смирновым при получении читательского билета, – выведать его адрес и телефон. Я сказала Насте, что сделать это трудно.

Сегодня мне вдруг позвонила Людмила Степановна. Увидев её имя на экране смартфона, я похолодела. Подумала, что в библиотеке узнали о моих похождениях. Обнаружили съеденное печенье, оторванную полоску от «литературы» на стеллаже, беспорядок в книгах, отобранных на списание. Просмотрели записи с камер видеонаблюдения, обо всём догадались и теперь написали заявление в полицию. Людмила Степановна решила меня предупредить. Или захотела лично посетовать, как разочарована моим поведением. Я не взяла трубку.

– Вот тебе и «стала крепче»…

Я дала себе пару минуток, забралась под одеяло и перезвонила Людмиле Степановне. Включила громкую связь, словно так могла защитить себя от её обвинений. Рассудила, что всё к лучшему. Пусть меня отругают, пусть отвезут в полицию, где я честно во всём признаюсь. Потом забуду о случившемся и буду жить дальше, не мучая себя страхом разоблачения. Я даже расстроилась, когда Людмила Степановна сказала, что на втором этаже собирает краеведческий стенд и просит меня нарисовать вывеску «Книжная летопись Кёнигсберга». Никаких разоблачений – только подготовленные для меня фломастеры, ножницы, цветной картон и кусок ватмана. Настя посмеялась бы над моей мнительностью, но я решила, что загадки «я таджика» не заставят меня пробраться в комнатку регистрации. Нет уж, хватит!

Я долго сидела под одеялом, хмурилась, а затем встрепенулась. Желая скорее вернуться к обычной жизни, быстренько оделась и пошла в