«Грустно? – написала я. – Почему?»

«Это уже по твоей части. Будешь с ним встречаться, сама и выяснишь».

«А что он обо мне спрашивает?»

«Да ничего такого. Всякое».

«Что всякое?»

«Да не помню я! Всякое! Ладно, хватит. Обо мне с Глебом поговорили. Твоя очередь».

«Что?»

«Что у вас с Гаммером?»

Я кинула Насте злой смайлик и закрыла «Вотсап». Нужно было заново пройтись по стеллажам, но я позволила себе минутку-другую полежать на столе с закрытыми глазами. Представила, как ночью в Калининграде случится что-нибудь жуткое вроде землетрясения или невероятного всплеска пандемии. Утром никто не придёт открыть библиотеку. О ней забудут до лучших времён. Я останусь взаперти. Как-нибудь выломаю деревянную дверь из книгохранения, а вот с металлической дверью из подвала не справлюсь и останусь тут жить. Мне сразу вспомнились дедушкины рассказы о немцах-беспризорниках, несколько лет после войны прятавшихся по подвалам разгромленного Кёнигсберга. Их отлавливали и отвозили в детский дом, однако они сбегали и опять спускались в подвалы. Беспризорников было особенно много на современном острове Канта – в старинном Кнайпхофе, уничтоженном бомбардировками.

Едва ли в Калининграде остался не обследованный мною уголок. Ну, если не считать Балтрайона, некоторых районов на севере и совсем уж отдалённых районов на юге. Ладно, необследованных уголков хватало, но современный центр я изучила весь и знала его по собственным наблюдениям. Довоенный городя знала по открыткам, книгам и папиным рассказам – могла по памяти набросать карту Кнайпхофа, Альтштадта, Лёбенихта, Форштадта, Ломзе и в точности назвать соединявшие их мосты. А вот послевоенный город, каким он был в конце сороковых, я знала исключительно по рассказам дедушки Вали, но сложить картинку из его историй у меня не получалось.

Я с трудом представляла выжженный пустырь на месте сегодняшней набережной Петра Великого. Мне не верилось, что на современном стадионе «Балтика» теснились палатки и бараки для военнопленных, на испаханных взрывами улицах Хаберберга лежали горелые танки «Пантера», а в Альтштадте стояла чудом уцелевшая Жёлтая башня крепостной стены. В нынешнем сквере Румянцева ещё виднелась чуть живая колокольня кирхи Святого Николая, которую я изредка встречала на довоенных открытках и гравюрах. Кирха Лютера возле Южного парка вовсе оставалась почти нетронутой, правда, потом всё равно угодила под снос. Дымящейся грудой лежали руины тевтонского замка. Построенный в далёком тринадцатом веке, замок прежде возвышался на холме и постепенно обрастал малыми поселениями, окружал их общей крепостной стеной и наконец объединился с ними в один крупный город – Кёнигсберг, а в войну был целиком разрушен. Руины разгребли, холм под ними срыли, а взамен замка поставили монументальноунылую серую коробку-конструктор Дома советов.

Вспоминая детство, дедушка Валя улыбался и отчасти смягчал мой ужас перед рисовавшимися мне образами послевоенного Калининграда. Дедушка показывал фотографии своих родителей, молодых Петра Ивановича и Галины Арсентьевны, где они позировали на постаменте Фридриха Вильгельма Третьего, и со смехом отмечал, что самого Фридриха, всего расфуфыренного и бронзового, тогда отправили на металлолом. Рассказывал, как с другими мальчишками купался в Верхнем пруду и как полюбил склад вторсырья на улице Чекистов, откуда возвращался с какой-нибудь книжкой, выуженной из макулатуры. Потом уже дедушка записался в библиотеку на Бородинской и однажды выступил по радио с отзывом на прочитанную здесь «Четвёртую высоту». Своё выступление дедушка вспоминал особенно часто и…

Вздрогнув, я подняла голову. Послевоенный Калининград убаюкал меня. Я не заметила, как уснула, а теперь неожиданная догадка, ошпарив, вырвала меня из сна: «Макулатура! Ну конечно!» Руж мог прятаться среди книг, сваленных у двери книгохранения, ведь их отобрали на списание, но ещё не списали! Это объяснило бы, почему Руж числился в фонде, но был недоступен читателям!

Я испугалась затаённой подвальной темноты и первым делом посмотрела в смартфон. Третий час ночи. К счастью, спала я недолго. В общем чатике светилось два десятка новых сообщений от Насти, однако ничего страшного с ней не приключилось. Она вела дневник своего заточения в старшем отделе. Отчиталась об успешном возвращении «кобылы в стойло», немножко поворчала на Гаммера, который «подсунул ей бракованную присоску», закидала чатик угрюмыми селфи и пожаловалась, что мы с Гаммером её игнорируем. Измаявшись, Настя отковыряла белую полоску в надписи «Произведения литературы зарубежных стран», и «литературы» на торце стеллажа превратилось в «литературы). Теперь Настя выбирала, куда бы подклеить отковырянную полоску – так, чтобы получилось весело.

«Угомонись», – написала я в общий чатик.

«Ты там как?» – тут же спросил не спавший Гаммер.

«Ищу».

Я поторопилась к свалу книг и пожалела, что не занялась им с первой же минуты. Не знала, как подступиться к нему, и без толку ходила из стороны в сторону. Поняла, что утону под книжным обвалом, если попробую вытащить хотя бы один томик из кренившихся стопок. Застонала от беспомощности. В итоге бережно взяла ближайшую пачку из десяти книг и села с ними на пол. Установила смартфон так, чтобы он светил передо мной, и прочитала заглавие на первой обложке: «Тайна опаловой шкатулки». Не то. Следующая. «Три повести о Малыше и Карлсоне». Не то. Следующая. «Далеко ли до Сайгатки». Не то. Следующая. За полчаса я едва одолела стопки с одного стола, а у меня уже голова пошла кругом. Я старалась не нарушать последовательность книг, восстанавливала каждую стопку в изначальном порядке, потом махнула рукой и принялась сваливать их как попало. Иногда торопилась, и книги падали на пол. Дважды хваталась за одну и ту же пачку, ругала себя за невнимательность. Не догадалась сразу просмотреть книги на стеллаже за столом и вынужденно разгромила только что выровненные стопки.

Аккумулятор смартфона разряжался, и я подключила пауэрбанк, который мне в рюкзачок положил Гаммер. Измучилась от желания сходить в туалет и очередные книги брала стоя, чтобы не пережимать себе живот, но у меня заныли от усталости ноги. Я опускалась на колени, садилась на стол, ложилась на пол. «Хоббит», «Сказки», «Моя повесть», «В тени». Нилин, Нагибин, Мамин-Сибиряк, Некрасов. Не то, не то, не то! И вот – книжка в переплёте кирпичного цвета. На переплёте красовался простенький рисунок с испуганным человеком и нападающим на него медведем. Ни автора, ни названия. Наполовину оторванный коленкоровый корешок. На корешке написано: «Таинственное похищение».

Я замерла.

Не веря своим глазам, уставилась на книгу.

Перечитала название на корешке. Осторожно открыла крышку переплёта и увидела имя автора. Иван Руж. ((Таинственное похищение. Приключенческая повесть». «Издательство литературы на иностранных языках „София”». Она! Она самая!

Я прижала томик к груди. Зажмурилась и запищала