печи, она стала надевать нижнее бельё. И если изначально она планировала надеть его полностью, то после того, как примеряла бюстгальтер, поняла, что это будет излишне — он на ней просто висит. Пока у неё была хотя бы её обычная, средних размеров грудь — бюстгальтер помогал ей при беге и других резких движениях, а сейчас же он лишь мешается. Поэтому, надев трусики, она отложила его в сторону, взявшись за свою одежду, которую, впрочем, надевать не стала. Вместо этого вернулась к одному из деревянных ящиков, в котором была сложена, видимо, вся одежда, и выбрала оттуда то, что показалось ей максимально удобным, тёплым и хоть сколько-то прочным.

Закончив же с выбором одежды, она принялась искать еду.

По крайней мере, она собиралась так поступиться. Но в этот момент сначала за дверью раздалась тихие, приближающие к двери шаги, а уже через мгновение — дверь открылась, и она пересеклась взглядом с находящемся по другую сторону.

— Неужели это ты мне помог… мальчик?.. — нерешительно, максимально дружелюбно произнесла она, неловко улыбнувшись.

Глава 23

— Ты что, правда совсем-совсем немой?.. — добродушно улыбаясь мальчику, сидящему напротив, спросила Ева.

Мальчик, немного отчего-то растерявшись, в ответ лишь в очередной раз начал показывать ей множество непонятных жестов руками. Причём, если немного к ним присмотреться, то сразу становиться понятно, что это точно был не набор каких-то хаотичных жестов, а что-то куда более структурированное — очевидно, таким образом мальчик пытался общаться с ней, по всей видимости, единственным доступным ему способом.

Иначе говоря, он — немой, а эти жесты — это ничто иное, как язык жестов. По крайней мере, именно к такому выводу пришла Ева за всё это небольшое, проведённое с ним время.

«Нет, не понимаю. Это чёртов бред. Как он, чисто в теории, может быть немым, живя в таких условиях? Немыми бывают лишь в двух случаях: первый — когда человек глухой, из-за чего говорить и издавать звуки он может, но не понимает, что и как говорить; второй — когда у человека какое-то повреждение голосового аппарата, отчего он не может внятно говорить. То есть в обоих случаях это, в основном, чисто физическая проблема. И это, в свою очередь, легко объясняет, почему среди одарённых нет и никогда за всю историю не было немых — пассивная регенерация просто исправляет этот дефект, как и все другие. А если он действительно немой, то выходит, что в таком случае Дара у него нет. А если это так… то тогда совершенно непонятно, как он умудряется выживать здесь, в месте, где даже мне, аристократке с Даром, одной никак не выжить? Нет, чисто в теории это в принципе легко объяснимо. Но исключительно только одним очевидным способом — если он тут не один. Вот только с момента его появления в дом больше никто не зашёл, и сколько бы я его не спрашивала об этом самыми различными способами, он упорно не понимает, о чём я говорю. Причём именно что „не понимает“, а не делает лишь вид — это отчетливо видно по многим мелким моментам в его поведении, которые он даже не пытался скрыть или подделать. Скорее всего, он этого в принципе не умеет — это было бы вполне логично, если учесть условия, в которых он живёт.»

— Это мне? — спросила Ева, улыбаясь, смотря то на мальчика, то на тарелку заполненную супом, которую он только что подвинул к ней.

Несмотря на то, что Ева в этот момент была до ужаса голодна, и всё её нутро буквально кричало о желании не только съесть то, что в её тарелке, а ещё и всё то, что есть в кастрюле, она всё равно сдерживалась. На это было две основные причины: первая — она банально не была уверена, что, начав есть, она при этом не нарушит какие-нибудь обычаи или этикет, чем вызовет гнев живущих здесь; а вторая — это её актёрская игра и выстроенный ей образ, которые разом пойдут прахом, стоит ей только поддаться желанию и наброситься на еду.

Мальчик, уже собираясь наливать суп в свою тарелку, остановился. Посмотрев на Еву, он указал пальцем сначала на тарелку супа перед ней, а потом на неё саму. После этого сжав кулак, поднёс его к своему рту, начав переодически открывать рот и словно класть в него что-то, зачерпывая это тем, что держит в кулаке.

— А-а, поняла-поняла! — закивала она. — Спасибо большое! В таком случае я обязательно съем всё!

Мальчик на это ничего отвечать не стал. Вместо этого вновь взявшись за кастрюлю с половником, стал накладывать им суп уже в свою тарелку. А когда с этим закончил, немного размешав ложкой суп, зачерпнул его и начал тихо на него дуть, остужая в ожидании, когда пар, исходящий от него, исчезнет. Лишь в этот момент он заметил, что Ева просто смотрит на него, за всё это время так и не съев даже ложки.

Мальчик, подумав, что она его всё-таки не поняла, показательно съел первую ложку супа, после чего указал на пальцем на Еву. Но на самом деле дело было совсем не в этом — разумеется, Ева поняла, что мальчик хотел донести до неё, просто она кое-чего выжидала.

«Он проглотил. Я уверена в этом. Значит, суп не должен быть отравлен. Остаётся разве что возможность, что отравлена именно моя тарелка, однако с этим я уже ничего сделать не смогу. Конечно, если бы они хотели меня убить — сделали бы это, пока я была в отключке, но… кто знает, что на уме у этих дикарей?..» — пронеслось в этот момент в голове у девушки, пока она, улыбаясь в ответ мальчику, зачерпнула неполную ложку супа и поднесла ко рту, сначала начав принюхиваться к нему. — «Пахнет сносно — запах мяса, — по всей видимости крольчатины, — зелени и грибов. Никакой гнили и другой мерзости не чувствуется. И выглядит он тоже вполне сносно. Далеко, конечно, от того уровня, к которому я привыкла в обычной жизни, но изначально я от подобного вообще ожидала чего-то ужасного. К тому же до того, как попала сюда, даже думала, что придётся какое-то время питаться всякими жучками — пока не выберемся с севера. Так что такая альтернатива меня более чем устраивает.»

Закончив с размышлениями, Ева, немного подув на ложку супа, аккуратно съела ту, будучи готовой в любой момент заставить