пляжу. – Каждый имеет право отойти в лучший мир на своих условиях.

Впрочем, оба мужчины быстро оправились от травмы отвержения: они теперь с удивлением смотрели на звезд, которые хлынули к свету со всех концов Малибу. Бесконечная череда кастингов и отказов, постоянный страх не попасть в кадр. Линдси Лохан с криком «Ура!» взлетела, как воздушный змей на апрельском ветру, и столкнулась с Дайаной Росс. Они сцепили ладони и, лавируя в воздухе, приблизились к Киану Ривзу. Взяв друг друга под руки, троица запела строки из хита Дайаны 1970 года Reach Out and Touch (Somebody’s Hand) и взмыла вверх, как парашютисты на обратной перемотке.

Но чувства Келси Грэммера не шли с этим ни в какое сравнение. Он вошел в свет вместе с Вирсавией, и сердце подсказывало, что эта стройная коммандос двадцати с небольшим лет и есть то, что он так долго искал, – настоящая любовь. Не разнимая рук, они закручивались вверх, и в душе Келси рождались слова, любовные истины, которые подарил Джульетте Шекспир, настолько упоительные, что на театральных подмостках «Глобуса» мужчины забывали свой пол, слова, которые Келси мечтал произнести со времен Джульярдской школы, но постоянно откладывал из-за плотного графика.

– Моя, как море, безгранична щедрость, – сказал он, поднимаясь над Тихим океаном. – И глубока любовь. Чем больше я тебе даю, тем больше остается. Ведь обе бесконечны…[52]

– Как красиво, – прошептала Вирсавия со слезами золотистого цвета.

– Ты и правда так думаешь? – спросил Келси. – Я боялся, что поторопился.

А потом их скрутило в спираль, как двухцветную карамельку.

Керри вдруг подумал, что Лэнни Лонштейн все-таки создал свой шедевр – и вовлек их всех, иначе как объяснить то, что происходит. Или что он в элитной психушке, где мочится через катетер. Или в отеле в Вегасе с передозировкой, и ночной кошмар не что иное, как последний лепет коры умирающего мозга. Мир ничего не объяснял, не доказывал и не опровергал. Он просто хотел жить. В Библии говорится, что наступит день, когда звезды будут падать с неба. Керри видел на YouTube фильм об этом: галактики разбегутся в разные стороны, и Вселенная превратится в вечный мрак и холод. Что может быть ужаснее? Или мрачнее. Им всем угрожало забвение, а это пострашнее царской армии. Прямо сейчас над головами могущественные корабли покидали порт.

Какая разница, кому они принадлежат и куда направляются.

Свет манил к себе.

И музыка.

Внутренние монстры замолчали. Керри переступил через край светового поля и шагнул в него.

Это было реальным.

Это и ничего больше.

Маленькие дети взлетали как петарды.

Души, отягощенные горем, рывками продвигались вверх, как воздушные шары с гелием недельной давности.

Все проблемы ушли.

Задымленные склоны холмов, город вдалеке, грустные тени. Керри стоял на песке в ожидании своей порции чудесного и знал, что нет ни прошлого, ни будущего – только настоящий момент. Каждая клеточка тела свербила, сводя с ума. Над головой пронеслись Шер и Долли Партон, распевающие «Аллилуйю» Леонарда Коэна. Хочется быть там же, где и они.

Ноги оторвались от земли.

Невесомый от радости, свободный от тягостных воспоминаний, наполненный счастливыми, Керри наконец-то достиг осознанности. Сэндвичи с поджаренным сыром. Гоняю шайбу по замерзшему озеру. Мамина фигура, залитая солнечным светом. Здоровая, жизнерадостная. Подначиваю родных во время обеда. Все знали, что хотя бы половину маминого фирменного вишневого чизкейка нужно съесть, а другую незаметно выбросить. Блестящие вишни и мамин мелодичный смех – теперь это его смех, понял Керри. Брат Джон развивался не по возрасту, уже лет в десять у него появились вторичные половые признаки. Керри с сестрой Ритой караулили в душе, показывали пальцем и дразнили: «Волосатый, волосатый, всем расскажем мы ребятам!» В восемь лет выступал на домашних представлениях и сыпал шутками, а отец говорил гостям: «Мал золотник, да дорог!» Высматривал с балкона квартиры отца на новой машине, коричневом «Воксхолле» – в детстве он казался чудом инженерной техники. Однажды летом они всей семьей отправились посмотреть Спящего Великана, остров в заливе Тандер, похожий на отдыхающего индейского вождя, и проехали на этой машине шестьсот километров. В детстве придумал человечка по имени Марвин Маффинмоут. Поезд в Садбери, Керри шесть лет, вышагивает по вагону, с гордостью показывает комикс с Марвином другим пассажирам. Кухонный стол, где двухлетним он гримасничал, уворачиваясь от ложки с капустным пюре: способность доводить родителей до белого каления стала и даром, и оружием.

Люди на пляже, и Джим Керри в том числе, ждали не самой плохой смерти. Они даже считали себя счастливчиками, в отличие от сотен миллиардов душ, уходивших из мира до них. Им выпал вариант получше, чем смерть от испанского клинка. Получше, чем большинство из них заслуживало. Керри убедился в этом, когда услышал чей-то зов. Линда Ронштадт. Его мексиканская принцесса. Ей снова тридцать шесть. Она рядом с ним и держит его за руку.

– Volver, volver, – напевает Линда.

– Вернись, вернись, – слышит Керри, прижавшись головой к ее плечу.

Впервые за десятилетия Керри почувствовал спокойствие. Он весь был местом, где кожа Ронштадт прикасалась к его щеке. Он был пальцами Ронштадт в своих волосах. Он был музыкой их голосов: «Volver, volver… Вернись, вернись…»

Внезапная боль обожгла лодыжку. Николас Кейдж, Шон Пенн, Уиллоу и Салли Мэй с пятой попытки заарканили Керри полуторастаметровой альпинистской веревкой. Недовольный Керри, выйдя из блаженного транса, задергался, как дирижабль на ветру. Он сопротивлялся обмотавшему его скользкому удаву, изворачивался и молотил по воздуху ногами, рвался обратно к Ронштадт, к приукрашенной пустоте, которая скрывалась за ее объятиями.

Друзьям все же удалось приземлить Керри, вытащить из светового луча и прижать к песку.

– Линда, – то и дело вскрикивал Керри, сокрушаясь о прекрасном сне, который так бесцеремонно прервали.

Его занесли в дом и уложили в постель.

Глава 15

Эйфория от луча прошла. Голову распирало от тяжести, в глазах стоял туман, прошедшие события, настоящее и прошлое остались в виде тусклых расплывчатых клочков.

Белесое тело Натчеза Гашью с вертикальными порезами на запястьях покачивается в ванне.

Запах нашатырного спирта.

Макароны с сыром на пластиковой ложке.

Сознание постепенно возвращалось: Линда Ронштадт лежала рядом. Кажется, она наблюдала за Керри, пока он спал. Ее зубы – загнутые назад резцы – умиляли Керри, как и десятилетия назад. Он забыл об этом. Как много из того, чем он раньше дорожил, теперь забыто!

– Ты кто?

– Я – воспоминание, – отозвалась Ронштадт. – Обрывочное. Я не реальность.

– Разве воспоминания не часть реальности? – возразил Керри. – Память предпочтительнее забвения.

Дождь не прекращался. В комнате витал аромат теплой карамели и цветущего апельсина.

– Однажды, – сказала Линда, лукаво улыбнувшись, – однажды, если ты проживешь достаточно долго, окажется, что люди