— Ну ты загнул, — послышался из темноты мужской хохоток. — Эдак мы в конкретный загул уйдем!

— Давайте послезавтра! — предложил кто-то. — Пятница. Да и листьев снова соберется.

— Точно! В пятницу! Зоя Васильевна! Вы в своих объявлениях дату проставьте.

— И пирог не забудьте. Вкусный!!!

Как Петровна от мужа уходила

— Надоел со своими капризами! Почитай сорок лет терплю! Хватит! Живи сам по себе, я тебе не служанка! То ему не это, это ему не то… — Петровна гневно расстреливала мужа короткими емкими фразами, означающими конец их совместной почти сорокалетней жизни.

Служивший мишенью Иннокентий Иосифович, полное имя которого оказалось почти забытым после выхода на пенсию, внешне невозмутимо покуривал на балконе. Игнорирование эмоций подстегивало Эмилию Петровну к дальнейшим действиям. Она прекратила словоизвержение и помчалась в спальню. Собирать вещи.

Вытянула с антресолей сумку. Сорвала с плечиков в шкафу любимые платьишки. Сунула в пакет стопку белья. Уложила в кармашек косметичку и кошелек. Подумала немного, добавила туда же банковскую карточку.

И хлопнула дверью. С наслаждением!

Через пару минут она была уже на остановке. Через час у мамы.

— Давно бы так! А то обхаживала этого козла все лучшие годы своей жизни, а тут все до запустения довела. Что сад, что огород, что дом — самой посмотреть страшно, а уж другим…

Спровоцированный приступом ярости созидательный ураган пронесся сначала по двору. Смел в огромную кучу за забором сорняки, ломаные ветки, полусгнившие ящики из-под яблок. К концу дня еще две кучи красовались в углу старого сада, а сама Петровна с удовлетворением взирала на результат праведных трудов своих из чисто вымытого оконца в маленькой маминой кухоньке. С удовольствием запивая поселившуюся на душе радость травяным чаем. Вприкуску с шарлоткой из только что собранных яблок.

— Давно бы так, — сладким, яблочно-коричным шепотом наплывали волны нисходящего покоя. — И чего, дура, столько лет маялась?

Петровна взбила перину и подушки, сменила белье и улеглась в привычно скрипучее теплое гнездышко пружинного матраца. На мысли сил не осталось.

— И слава Богу!

Она помолилась на едва заметные в темноте образа. Немного поворочалась. И уснула. В ее мире воцарился покой и тишина обычной сельской ночи.

— Неужто проспала? — хватилась Петровна, отмечая рассвет за окнами. — Немудрено: ссобойки да завтраки готовить теперь некому. Пусть сами управляются. Заодно и от капризов отвыкнут — с самим собой-то капризничать не получится.

Сладко потянулась. Еще чуточку понежилась в пуховой мягкости маминых перин. Хорошо!

Выпила чаю с остатками шарлотки. Прикинула, чем заполнить новый день. Легко справилась с уборкой. Потом отправилась на кладбище, прибрала родительские могилки. Немного поплакала. Рассказала маме о детях, внуках и правнуках. Полюбовалась золото-багряными шапками кленов.

На обратном пути заглянула в сельмаг, узнала последние новости. Предупредила продавщицу Зоську, дочкину ровесницу, о следующем визите. Заказала продукты, чтоб не остаться без необходимого.

Угостила сосиской соседского кота. Выгребла из-под вишен листья. Затеяла кострище. Кинула под ветки-ящики полдюжины картофелин. Долго сидела рядом, любуясь огненными всполохами. Серые клубки дыма, устремляясь в небеса, вызывали воспоминания. О маме. О простом и уютном деревенском детстве. О студенчестве — Эмилии удалось поступить лишь на заочное, совмещая учебу с работой в сельсовете.

Вспомнились и веселые девичьи посиделки у извилистой Спушанки. Танцы и кино в клубе. Шумные сельские свадьбы. Запах прогретого солнцем сена на сеновале. Щекотные пузырьки парного молока на губах. Грустная мелодия блуждающей в сумерках гармони…

Лица. События. Радости. Разочарования. Где-то между ними вклинилась картинка первой их встречи с Иннокентием — он проходил практику в их колхозе. Любовь случилась со второго взгляда, когда молодой экономист заглянул на сельскую вечеринку. Через месяц после окончания практики.

Пригласил Эмилию на танец. Вызвался провожать. Долго и увлеченно рассказывал о новой работе.

До свадьбы она не добралась. Вспомнила о картошке. Спохватилась, неловко заорудовала корявой веткой, выгребая подгоревшие картофелины из проблескивающего сине-желто-оранжевым седого пепла.

Отобедала чем Бог послал. Навела порядок в кухне. Растопила печку…

* * *

На четвертый день дом и участок были приведены в порядок. Из окон на мир смотрели веселенькие белоснежные занавески в снежинках. Свежепобеленные калитка и забор от улицы празднично и немного вызывающе выделялись из золостисто-рыжего окружения. Огород и клумбы в палисаднике чернели свежевскопанной и старательно разровненной землей. На веревках в глубине похожего на причудливое темное кружево сада колыхались на ветру пестрые домотканые половики.

Пушистый серый кот мирно вылизывал лапки на завалинке. Рядом примостилась Петровна в цветастой шали с расписной чашкой в одной и огромным маковым бубликом в другой руке.

— Вот уж наворотила делов, ударница! — послышался с дороги знакомый голос. — Все ли в гордом одиночестве успела переделать?

— А как иначе, Иннокентий Иосифович? — манерно пожала плечами ударница, шумно отхлебывая чай из маминой чашки. — Нам теперь надеяться не на кого. Приходится самим управляться.

— А кто, с позволения спросить, принудил Вас к сей самостоятельности? — хмыкнул муж, присаживаясь рядом. — Уж не собственная ли инициатива?

Откусил добрую половину бублика:

— Хватит капризничать. Все равно в деревне делать больше нечего. От скуки загнешься. Домой поедешь? У меня только сегодня выходной. Потом три дня автобуса ждать придется. Что скажешь?

Петровна прикинула: а ведь и вправду загнуться можно. Вчера третий раз полы мыла. Скоро до дерева половицы протрет. Конечно, муж ей достался не подарок. Слишком в еде переборчивый. И ночами храпит. Но ведь не пьет, как Зоськин Петька. Зарабатывает прилично. По театрам-выставкам по выходным таскает. А что ворчит частенько, так то от возраста и проблем на службе. Сам от того и страдает. Поди, на магазинных пельменях и держится бедолага.

Опять же, с автобусами здесь целая проблема. Ездят лишь по вторникам и субботам…

— Кеш, я не могу. Я у Зоськи продуктов на послезавтра заказала.

— Тоже мне причина! Да Зоська эта давно привыкла к срокам твоих капризов. Больше пяти дней они не выдерживают. Едем?

Петровна хотела возмутиться: кто бы говорил о капризах! Но возмущаться не хотелось. И она принялась собирать вещи. Четвертый уход от мужа, проходя в плановом режиме, приближался к концу. Пора было возвращаться в город.

Выпускной Марины Ивановны

Когда-то она мечтала признаться в любви на выпускном. Своему единственному, которым полнились ее сны и планы на светлое будущее.

Картинки рисовались зефирные — бело-розовые, воздушно-кружевные, сладкие, с легкой кислинкой. Словом, очень и очень романтические.

Да и сама Мариночка была барышней кисейной, жизненной прозой не испорченной. Выбрала парня под стать свои представлениям о женском счастье. Высокого, красивого,