— Вот так они летели, через Северный полюс в Америку.

— И ни разу не приземлились! — не выдержала Любка.

— Девочка, закрой дверь, пожалуйста! — сказал строгий голос незнакомой учительницы.

И тогда Лёва посмотрел на дверь и улыбнулся Любке.

Чкалов — самый любимый Любкин герой. Да и не только Любкин. Вера Ивановна рассказывала про Чкалова, и весь класс тогда просил: «Ещё расскажите, ещё!»

Три человека в лётчицких костюмах — Чкалов, Байдуков и Беляков — сели в свой самолёт и полетели в самый долгий в мире полёт — через Северный полюс в Америку без посадки. Вера Ивановна рассказывала про героев и называла перелёт беспосадочным. И все ребята повторяли про себя эти два слова: «Беспосадочный перелёт». В этих словах был отзвук опасности, смелости, отзвук большой высоты.

Люба смотрела на портрет Чкалова, вырезанный из журнала, и вдруг запела:

— В небе ветер скорости и голубой пилот!

Песня только что сочинилась. Любе очень нравилась эта песня, такая боевая, такая чкаловская песня, и она повторила громко-громко:

— В небе ветер скорости и голубой пилот! В небе пролетает красный самолёт!

Слова придумались сами. Люба и не знала, что именно такое слово вдруг споётся. А они спелись, и она не удивилась. Песня казалась ей очень красивой и складной. Она кричала свою песню без всякой мелодии, просто выкрикивала. И смотрела на Валерия Павловича Чкалова в меховых сапогах и в толстом комбинезоне с карманами на коленях.

Потом Люба медленно листала журналы, выбирала картинки. Ей не нравились фотографии, где плавился металл, а людей не было; таких попадалось почему-то очень много. И про природу тоже не очень нравились. Самые лучшие были, конечно, про героев.

Три лётчика: Громов, Юмашев, Данилин. Чкаловская тройка, конечно, главнее, так считает Люба. Но и этих героев она знает так хорошо, будто давно знакома со всеми тремя. Лётчики держат шлемы в руках, и волосы разметало ветром. А вот три лётчицы — Гризодубова, Раскова, Осипенко. Три фамилии так и повторяются все рядом, подряд, как стихи: Гризодубова — Раскова — Осипенко. Вот они стоят на фотографии: Осипенко коротко остриженная; у Марины Расковой большой пучок на затылке, как у преподавательницы немецкого в старших классах, а Гризодубова немного похожа на мамину подругу тётю Галю, только у тёти Гали лицо не такое уверенное. Это и понятно: тётя Галя — бухгалтер, а Гризодубова — лётчица, командир экипажа.

Про трёх лётчиц писали во всех газетах, их портреты знал весь мир. Они летели десять дней по маршруту Москва — Дальний Восток. Их самолёт «Родина» сделал вынужденную посадку. Гризодубову и Осипенко нашли быстро. Раскова оказалась одна в тайге, без подруг, далеко от жилья, от всего… Она блуждала по таёжным тропам две недели. А вся страна читала в газетах: «Ведутся розыски», «Отважные лётчицы всем экипажем вернутся на родную землю». И Марина Раскова нашлась. Другие люди растерялись бы в тайге, может быть, от страха бы поумирали. Анька Панова уж точно бы поумирала. А Марина Раскова не испугалась. Она штурман. Она держалась смело, ела шоколад понемножку, это называется «аварийный запас». Мама говорит, что шоколад очень питательный, поэтому лётчикам и полярникам всегда дают с собой шоколад. Любка тоже станет лётчицей, и тогда у неё тоже всегда будет в кармане шоколад.

Вот они какие, Гризодубова, Раскова, Осипенко! Ну и что же, что женщины? Всем показали, какие бывают женщины.

Чем приклеивать картинки? Любка стала искать пузырёк с клеем. Где-то он был. Но где? Пошарила на полочке с лекарствами — вытащила пустую бутылочку с засохшим до каменной твёрдости клеем. На этикетке нарисован слон. Мама говорит, что клей клеит так крепко — слону не оторвать. Как будто слону только и дел, что отрывать то, что приклеили люди. Но крепкий клей «Слон» кончился. И приклеивать картинки нечем. А приклеивать хочется сейчас же, немедленно. Сегодня вечером пришло такое настроение, а придёт ли оно ещё когда-нибудь, этого никто не знает.

Теперь приклеить картинки кажется Любке самым желанным делом на свете. Она походила по комнате, зачем-то открыла буфет, осмотрела полки. Хлебница с хлебом, накрытая белой салфеткой, графин синий и рюмки вокруг него, словно играют в «каравай». Чашки с павлинами сложены одна в другую. Банка с клубничным вареньем прикрыта белой бумагой и туго-туго обвязана ниткой. А вот другая банка, накрытая розеткой. Любка взяла банку, понюхала — мёд. Мёд Любка не очень любит, а мама как раз мёду даёт сколько хочешь, говорит, что он полезный. А варенье, наоборот, даёт редко. Как будто варенье вредное. И тут Любке пришла в голову замечательная идея. Что, если приклеить картинки мёдом? Он липкий, измажешь пальцы — не разлепишь. Липнет, значит, можно им клеить, как клеем, может быть, даже лучше.

Любка ставит банку с мёдом на стол, запускает в неё руку и подцепляет немного мёда. Густо намазав картинку, она крепко прижимает её к просторному белому листу. Мёд жёлтыми каплями вылезает по краям картинки, Любка слизывает его прямо с альбома. Картинка приклеена ровно посредине листа, красиво. Но осталось много свободного места. Что же ему зря пропадать? Любка отыскала в «Огоньке» ещё один портрет Чкалова, точно такой же, и приклеила рядом. Два Чкалова стояли рядом, в комбинезонах с карманами на коленях, в сдвинутых на затылок шлемах. Вот теперь совсем хорошо. Люба считает, что больше всех героев герой — Чкалов.

Мёд размазывается почему-то неровно; Любка торопится, ей хочется поскорее наклеить побольше картинок. Скоро стали липкими руки до самых локтей, и стол, и платье, и даже щёки.

В это время в передней стукнула дверь — пришла мама. Она входит в комнату, не перестав ещё спешить: как шла торопливо по переулку, так и маленькую переднюю проходит, смело стуча каблуками, и по комнате идёт так, как будто будет идти долго. Около Любы мама останавливается, наклоняется и трогает Любкин лоб губами: не то ласково здоровается, не то проверяет, не повышена ли у Любки температура.

— Ты почему вся липкая и сладкая?

Любка молчит. Неизвестно, как отнесётся мама к изобретению.

— Мёд ела? — догадывается мама. — Что же ты так испачкалась? Иди-ка быстренько умойся.

Сегодня у мамы