– В каком смысле?

– Он стал слишком глубоко копаться в морали… – Николай взял небольшую гантель, поработал кистевым суставом. Не мигая, посмотрел в глаза собеседнику. – Говорит, что он не господь бог и не судья, чтобы решать людские судьбы.

– В какой-то степени он прав.

– Наверное… В другой ситуации я бы сам с ним согласился. Но в нашем положении… в положении, когда страна находится на краю пропасти… Мы не для того вытаскивали его из провинции, чтобы он стал неуправляемым олигархом, вел себя непредсказуемо, во вред нашему делу.

– Но он ведь выполнял все… – попытался возразить Старков.

– Он выполнял все, что ему вменялось в задачу, – продолжил мысль Николай. – Но все это было преамбулой к настоящему делу. Преамбулой!

– А смерть Часовщика? А борьба с криминалом? Он сделал не так уж мало.

– Мало, мало! По сравнению с тем, что предстоит впереди. Поэтому тот факт, что он попал в серьезную переделку, пойдет ему только на пользу.

– На пользу? – усмехнулся Старков. – А если наоборот? Если он обозлится?

– Мы с тобой воевали! – остановился перед ним Николай. – И ты знаешь, как человек реагирует на то, что происходит не с ним лично, а с кем-то другим. А вот когда целятся в тебя, именно в тебя – тут вступает в силу инстинкт самосохранения. Тут ты не раздумываешь, стрелять или не стрелять. Если не ты его, то он тебя… Так что пусть на собственной шкуре почувствует, поймет, что наш план на сегодняшний день единственный, оптимальный.

– То есть, ему сидеть?

– Нет, завтра его выпустят, – сдержанно улыбнулся Николай. – Но вот еще что… Постарайтесь, чтобы завтра, когда Кузьмичев будет покидать следственный изолятор, туда сбежалось побольше телевизионной братии. Не только его собственный канал, но и все остальные. Надо из его освобождения сделать шумный спектакль… Как ни странно, но победа, успех делает человека менее осторожным и более сговорчивым. Уверен, он сделает нужный вывод. А ты постарайся узнать, кто стоит за всем этим «следствием». Возможно, с него мы и начнем.

С самого утра возле следственного изолятора толпились журналисты – газетчики, телевизионщики, папарацци с фотоаппаратами наготове.

Команда Кузьмичева – Старков, Костя, Вован, Аркадий и еще несколько охранников – держалась в сторонке, ожидая выхода патрона.

Кто-то из журналюг первым почувствовал начало действа, ринулся к двери изолятора. За ним двинулись другие. Вся масса задвигалась, заволновалась. Охранники попытались сдержать ее, и в это время дверь открылась и на свет божий вышел Кузьмичев – похудевший, бледный, слегка заросший щетиной и, как ни странно, улыбающийся.

За его спиной скромно и неприметно маячил известный московский адвокат Михаил Лерр.

Замерцали вспышки, раздались даже жидковатые аплодисменты.

Среди телевизионщиков особенно выделялся своей энергичностью Василий Петрович – он явно чувствовал себя здесь хозяином и, расталкивая всех, ломился напрямую к своему шефу.

– Как вы себя чувствуете, Сергей Андреевич?

– Разве не видно? – тот продолжал улыбаться. – Отлично!

– Это правда, что вас держали в камере с бомжами?

– Бомжи – тоже люди. Причем очень душевные.

Вопросы посыпались со всех сторон.

– Какое обвинение вам было предъявлено?

– Обвинений не было.

– Но вас ведь задержали?

– Задержали и выпустили.

– На каком основании?

– На основании судебного кретинизма!

– Вас обвинили в оскорблении следователя при исполнении им служебных обязанностей.

– Простите, в оскорблении кого? – приставил ладонь к уху Кузьмичев.

– Следователя Конюшина.

– Если Конюшин – следователь, то я – марсианин. Что же касается обвинения… Если завтра вас вдруг обвинят в скотоложестве то, уверяю вас, обратное вы вряд ли докажете. Вас с успехом упекут в каталажку. Хотя общение со скотом вы имели только в виде антрекота.

Журналисты засмеялись.

– Это правда, что на вас хотят повесить смерть Окунева? – снова вырвался вперед Василий Петрович.

– Правда. Окунев приехал в Москву по моему приглашению, и, согласитесь, было бы крайне странно, если бы именно я оказался виновником его гибели. Но кому-то очень хочется выкрутить именно такую версию и выгородить истинных виновников его убийства.

– Вы употребили слово «убийства». Вы считаете, что Окунева убили?

– Убежден. И виновные должны быть найдены и наказаны теми же органами правопорядка, к которым относится и, с позволения сказать, следователь Конюшин.

– Вы намерены судиться с ним? – поинтересовалась молоденькая симпатичная тележурналистка.

– Безусловно. Уверен, что Конюшин выполняет чей-то заказ. И, думаю, далеко не бескорыстно.

– Ваши планы на ближайшие дни?

– Работать. Вернуться в офис и работать… – Сергей взял за локоть своего адвоката, заставил его выйти вперед. – Все остальные вопросы к Михаилу Борисовичу Лерру, которого вы все замечательно знаете.

Кузьмичев оставил журналистов и двинулся к своим парням. Все расселись по машинам, выехали со двора отделения милиции.

– Что с Сабуром? – спросил Сергей Старкова.

– Сидит.

– Да плевать, что он сидит! Я просил узнать, когда смогу с ним встретиться?

– Самое простое – загреметь туда же, – улыбнулся Старков и тут же добавил: – Шутка.

– Идиотская. Хотя при нашем правосудии можно загреметь куда угодно.

– Не беспокойся, я уже навожу мосты.

– А можно пооперативнее? Сабур определенно должен знать, где Марина.

– Не думаю, что он просто так выдаст тебе информацию.

– Сделай так, чтоб выдал. Я готов заплатить любую цену.

– А если эта цена – его свобода?

– Значит, пойдем и на это.

– А не боишься? Пока он за решеткой, ты в безопасности. Он так и не в курсе, кто его подставил с наркотиками. Неужели думаешь, Маргеладзе промолчит?

Сергей резко повернулся к нему.

– Болтовня! Понимаешь, сплошная болтовня. А надо действовать. Узнай, где Марина, и мне не придется прибегать к услугам Сабура.

– Сережа, я все понял. Буду действовать.

Встреча Юрия Ивановича и Зуслова была обставлена в духе фильмов о разведчиках.

Во двор небольшого, обнесенного высоким забором особняка, вкатился черный «БМВ» с затемненными стеклами, ворота тут же закрылись, к автомобилю быстрым, чуть ли не строевым шагом подошли двое молодых людей в черной, пригнанной по фигурам форме, открыли дверцу и, встав с двух сторон, повели гостя в дом.