– Его что, нельзя посадить? Сколько народу сидит годами без всяких оснований, а тут все ясно – и вдруг подписка о невыезде… Ты следакам забросил насчет лавэ?

Вице-мэр снисходительно усмехнулся:

– Надеюсь, ты шутишь?

– Насчет Кузьмы?

– Насчет того, чтоб я следакам про лавэ забрасывал.

– По-моему, Михалыч, ты меня за идиота держишь. Не ты должен про лавэ вкручивать, а твои псы. Глянь, сколько дармоедов вокруг тебя. И все хотят урвать сотню-другую зеленых. Не говоря уже про вечно голодных следаков!

– Не забывай, Вахтанг, что он известный человек в городе. А город этот – столица нашей родины. У него телевизионный канал. Представляешь, какой вой поднимется, если его просто так – по подозрению? Прошли те времена. Там тоже стали осторожнее. Даже за лавэ. Никто не хочет лишиться своего места.

– И ты в том числе? – ухмыльнулся Маргеладзе.

– А я что, из другого теста?

Долговязый официант снова было сделал попытку подойти, но Вахтанг остановил его злым окриком:

– Не маячь, сказал, перед глазами! Нужен будешь – позовем! – Посмотрел на собеседника. – Надо тормознуть сучонка… Посиди он хотя бы год в клетке, мы бы его империю растащили по кусочкам. И городу бы перепало немало. Ты это понимаешь?

– Понимаю.

– А если понимаешь, чего ждешь? С миллионом зеленых на хрена тебе твоя должность?

Куликов откинулся на спинку стула, негромко рассмеялся:

– Ты или наивный, или играешь такого… – Наклонился к Вахтангу поближе, тихо прошептал. – Как другу, одну тайну. При своей должности я всегда могу заработать миллион. И не один. Понимаешь, о чем я?

Собеседник цыкнул языком, грустно посмотрел на друга.

– Значит, мое дело – глухарь?

– Почему? Я свое слово держать умею. Тем более перед другом.

– Рискни ради друга, Михалыч.

Вице-мэр засмеялся:

– Рискнуть? Риск, как известно, безобразное дело. Хотя безумцы окрестили его, как благородное… – Он внимательно посмотрел на Маргеладзе. – Кстати, ты сам как относишься к риску?

– Смотря на что ставить.

– Поставь на Сибирь.

Маргеладзе ухмыльнулся:

– Но Окунев уже ку-ку.

– Там есть господин – покруче покойника… Линник Александр Александрович.

– Не слышал.

– Зря. Хозяин алюминия и всего, что вокруг алюминия.

– Ты с ним знаком?

– В общих чертах.

– Сведешь?

– Нет.

– Почему?

– Я же не сводня, дорогой, – снова рассмеялся Куликов. – Топчи дорожку сам, а я при пробуксовке подтолкну.

– Значит, Линник?

– Александр Александрович Линник. Но советую поспешать. На него многие зубы точат. А уж после смерти Окунева он вообще становится центровой фигурой.

– Думаю, мой друг Кузьма тоже не будет дремать.

– Я тоже так думаю.

Допрос проводился в том же кабинете, что и раньше – слабо освещенном из-за немытых окон и грязных плафонов, не слишком опрятном. Следователь тоже был прежним – колючий, подозрительный, агрессивный Конюшин.

Сергей сидел через стол от него, смотрел на допрашивающего спокойно, чуть ли не снисходительно.

– На прошлом допросе вы почему-то не сочли возможным сообщить крайне важную деталь, связанную со смертью Окунева, – произнес следователь.

– На прошлой беседе, – поправил его Кузьмичев.

– На допросе. Вы проходите по делу, как главный свидетель. Надеюсь, о подписке о невыезде вы не забыли?

Подследственный пропустил мимо ушей последнюю фразу, спросил:

– Какую же деталь я не сообщил?

– Один из охранников, дежуривший в ту ночь, в своих показаниях отметил, что именно вы, Сергей Андреевич, входили в номер вместе с Окуневым.

Сергей кивнул:

– Да, я входил с Окуневым в номер. Какой вы видите в этом криминал?

– Первое. Вы скрыли этот факт.

– Второе?

– Второе. Вы были последним, кто видел Окунева живым.

Кузьмичев удивленно смотрел на следователя.

– Уж не думаете ли вы, что я укокошил его?

Тот едва заметно ухмыльнулся.

– Укокошили или сделали что-то другое – это покажет судмедэкспертиза.

– Покажет? И когда она наконец что-нибудь покажет?

– Вас известят… А пока что… ставлю вас об этом в известность… я буду ходатайствовать перед прокуратурой о взятии вас под стражу.

Кузьмичев даже откинулся на спинку неудобного казенного стула.

– Вы с ума сошли!

– Пожалуйста, без оскорблений, – тихо попросил Конюшин.

– Конечно, сошли! А как это можно еще расценивать?! – Сергей резко вскочил, перешел на крик. – Где основания? Какими доказательствами вы располагаете?! Это шантаж! Самый наглый шантаж.

– Сядьте, – показал глазами на стул следователь.

– Может, вы еще милиционера вызовете?

– Не исключено.

Сергей двинулся к нему. Конюшин тоже встал, слегка подался корпусом вперед.

– Размажу… – свистящим шепотом сказал Кузьмичев. – По стенке размажу. Как мразь.

– Сгною, – таким же шепотом ответил следователь. – В одиночке сгною. Как уголовника.

– Вылетишь с работы. Со свистом!

– Пока я буду вылетать, ты уже будешь париться на нарах! Деньги хоть и многое решают, но не все! – Конюшин нащупал кнопку под крышкой стола, нажал ее.

Почти в тот же момент в комнату вошел могучий мрачный милиционер, вопросительно уставился на подследственного.

– На трое суток! К бомжам! За оскорбление при исполнении… – распорядился Конюшин.

Николай стоял возле окна – спиной к Старкову, слушал его информацию.

– Кузьму плотно взяли следаки из Петровки.

– Знаю, – едва заметно кивнул Николай.

– Настолько плотно, что последствия могут оказаться самыми серьезными.

– Знаю.

– Такое впечатление, что менты выполняют чей-то заказ. Но он ведь никакого отношения к смерти Окунева не имеет. Вы это знаете.

– Догадываюсь.

– Необходимо вмешаться. Дело приобретает серьезный оборот… Трое суток предварительного задержания постепенно перешли в пять.

– Ну что ж, – улыбнулся Николай. – Пусть отдохнет. «Это даже хорошо, что пока нам плохо», – как пелось в одной песенке. Я недавно имел с ним встречу, беседовал на известную нам тему. Он оказался несговорчив, вернее, не готов к такому разговору.