* * *

Второго июня герцога Норфолкского вывели на эшафот на Тауэр-Хилл. На этот раз зрителей не разочаровали. После прощальной речи, исполненной христианского смирения, он положил голову на плаху. Палач в то утро находился в хорошей форме и отрубил ее с первого же удара.

* * *

Двадцать второго августа граф Нортумберлендский был точно так же казнен в Йорке после экстрадиции из Шотландии.

В тот же день убийцы, нанятые Екатериной Медичи, попытались застрелить лидера гугенотов адмирала Колиньи в Париже, где множество французских протестантов собралось на свадьбу Маргариты Валуа и Генриха Наваррского. Убийца промахнулся, так как адмирал наклонился поправить туфлю, и лишь прострелил ему руку. Его товарищи бросили клич: «Рука адмирала будет стоить тридцати тысяч рук католиков».

Два дня спустя, в день святого Варфоломея – праздника в честь мученика, с которого заживо содрали кожу, – парижские католики во главе с Гизами под предлогом угрозы гугенотов истребили четыре тысячи мужчин, женщин и детей на улицах города. Герцог де Гиз лично убил адмирала Колиньи. Кровь на улицах красной паутиной растеклась между камнями мостовых.

Во французских провинциях пали еще шесть тысяч гугенотов.

* * *

Восьмого сентября, на следующий день после своего тридцать девятого дня рождения, Елизавета приняла французского посла в Вудстоке. Она была облачена в траур и приказала слугам одеться так же. Она заставила посла ждать трое суток, прежде чем дать ему аудиенцию, дабы убедить его в серьезности текущего положения. Протестантов убивали, как диких зверей, и ее, протестантскую королеву, этот факт очень возмущал.

Но когда Елизавета встретилась с послом и отвела его в сторону для разговора наедине, она оказалась далеко не такой строгой, как ее облачение. Она была готова принять официальную версию событий и обещание короля продолжать дружеские отношения с Англией. Мирный договор между Англией и Францией, заключенный в Блуа, остался в неприкосновенности.

* * *

Антикатолические настроения в Англии дошли до всеобщей истерии. Повсюду раздавались призывы казнить Марию. Гизы, члены ее семьи, руководили убийствами протестантов.

Октябрьские небеса над Шотландией были совершенно ясными. Через два дня наступал Хэллоуин, который обычно бывал мрачным и дождливым, но в этом году страна наслаждалась золотой осенью. Мортон всегда любил День всех святых, хотя считался верным сыном пресвитерианской церкви. Он жестом предложил Эрскину расположиться там, где открывался вид на деревья под окном его особняка в Далкейте.

Мортон бесстрастно смотрел на регента, сидевшего напротив него. Длиннолицый Эрскин мог надеяться еще двенадцать лет управлять Шотландией, пока принц не достигнет восемнадцатилетнего возраста. Угроза возвращения Марии на трон развеялась; заговор Ридольфи настроил Елизавету против нее. Теперь английская королева стремилась избавиться от своей проблемной родственницы. Что ж, это обойдется ей еще дороже, чем граф Нортумберлендский, но у англичан много золота.

– Дорогой Эрскин, вы выглядите усталым и больным. Вы вполне оправились от лихорадки? – участливо спросил Мортон и налил ему вина. Эрскин покашлял.

– Не вполне. Скоро зима, а в Стирлинге гуляют сквозняки. – Он снова закашлялся.

– Я думал, вы уже привыкли жить там, и замок вроде бы хорошо защищен от непогоды.

– Ничто не может удержать этот ветер. – Эрксин зябко передернул плечами. – Единственное спасение – лежать в постели под грудой одеял. Однако наш посол в Дании прислал замечательное нижнее белье, которое хорошо держит тепло, хотя и довольно колючее.

– Дания. Я рад, что оттуда можно получить хотя бы что-то ценное. Но король Фредерик доводит меня до белого каления! Почему он не выдает нам Босуэлла?

– Нам нужно прекратить разговоры о суде и перейти к взяткам, – сказал Эрскин. Он смотрел на блюдо с голубиной грудкой и седлом зайца под можжевеловым соусом, стоявшее перед ним. Тяжело вздохнув, он взял вилку. Они обедали наедине.

Мортон улыбнулся. Это было уже кое-что.

– Да, но для этого понадобятся деньги. Как далеко вы готовы пойти ради них? Вам хватило бы духа казнить человека, чтобы получить деньги?

– Вы имеете в виду убийство? – спросил Эрскин, медленно пережевывавший кусок грудки.

– Нет, настоящую казнь. – Мортон сделал большой глоток французского вина из Гаскони. – Я имею в виду мать короля.

– Марию? – Эрскин отложил вилку и уставился на него.

– Англичане готовы выдать ее нашему правосудию. Судя по всему, неудобства, которые она причиняет, истощили их терпение. Они – вернее, Сесил – хорошо заплатят нам, чтобы мы забрали ее.

– Сколько? – хрипло спросил Эрскин. – Может быть, это уловка, чтобы вернуть ее на трон.

«Он не собирается этого делать, – подумал Мортон. – Он утратил мужество и превратился в безвольную тряпку».

– Еще не знаю. Вопрос в том, согласны ли вы?

– Не могу ответить. – Эрскин покачал головой. – Нокс быстро сдает. Он уже не может ходить без посторонней помощи. Что мы будем делать, когда его не станет?

– Пусть его последние дни будут счастливыми. Он долго уговаривал нас сделать это. – Мортон постарался скрыть нотки недоверия в своем голосе. – Нам нужно действовать быстро, пока англичане согласны. Елизавету глубоко возмутили заговоры ее родственницы. Но, будучи женщиной, она может вскоре изменить свое мнение.

– Я не могу этого допустить, – наконец ответил Эрскин. – Убить помазанного монарха – чудовищное преступление. Я не приму такой грех на душу.

– Судя по всему, Елизавета думает точно так же. Там, где смелый наступает, трусливый отступает.

«Он не может оставаться регентом еще двенадцать лет, – подумал Мортон. – Он превратит нас в робких девиц и бородатых евнухов. В Шотландии должен стоять у руля сильный человек, а не слюнтяй».

– Называйте это как хотите, – устало сказал Эрскин. – Я мог бы назвать некоторые наши поступки грешными и тираническими.

Это был тревожный знак.

– Вы собираетесь вернуться в ваш семейный монастырь Инчмахоум? – вызывающе спросил Мортон. – К чему это замечание?

– Просто размышление вслух. В последнее время мы слишком мало думаем о том, что творим.

– Что ж, хорошо. Забудем о предложении англичан. Как поживает маленький король? – Мортон полюбовался янтарной прозрачностью французского вина, когда свет из окна упал на него. Никакой мути. Внезапно его посетила интересная мысль.

– Настоящий ученый, – ответил Эрскин. – Очень тихий, прилежный и послушный. Не похож ни на одного из родителей, если не прячет свой характер. У него есть ручная обезьянка, – припомнил он. – Он называет ее «мой маленький язычник» и разрешает лазать повсюду. Один моряк привез ее ему в подарок. Это единственное существо, к которому он проявляет нежность.