– Что это? – спросила четырехлетняя Маргарет и указала на доски, сложенные у стены.

– Нет, не говори! – сказала ее мать, повернувшись к Ноксу.

– Почему бы и не сказать? Это мой будущий гроб, дорогая. Я попросил моего друга Барнатана подготовить все необходимое.

Маргарет-старшая расплакалась.

Девятнадцатого ноября пришел Мортон. Новый регент был суров и заметно постарел за последние несколько месяцев. Ярко-рыжий цвет его волос и бороды поблек, и в волосах появились седые пряди. Его темные глаза смотрели озабоченно, хотя он пытался скрыть это от Нокса.

Нокс вспоминал, каким он был в первые дни после заключения договора между лордами Конгрегации. Мортон с самого начала был ярым сторонником этой идеи и никогда не колебался, в отличие от многих других. Тогда он находился во цвете лет, да и сейчас не выглядел старым. Теперь он получил свою награду: высшую власть в Шотландии.

– Оставьте нас наедине, – попросил Нокс других гостей, и они вышли из комнаты. Он жестом велел Мортону подойти поближе и наклониться.

– Вы знали об убийстве Дарнли? – спросил он. – Теперь вы должны сказать правду.

Мортон заколебался. Будет ли ложь для пророка более тяжким грехом, чем для другого человека? Вправе ли Нокс отпускать грехи? Может ли он угадывать, когда ему лгут? Он обладал даром предвидения.

– Я знал, что… определенные люди хотят избавиться от него, – наконец ответил он. – Но я отказался принять участие в этом. К своему стыду должен признаться, что сделал это не из жалости к королю, а из предосторожности. Мне только что разрешили вернуться в Шотландию после убийства Риччио, и я не осмелился так быстро примкнуть к новому заговору.

Нокс ослабил хватку на запястье Мортона.

– Можете позвать остальных, – прошептал он.

Лорд Бойд, Дэвид Линдсей и новый пастор собора Святого Жиля вернулись к постели больного. Нокс попытался сесть, и Бойд помог ему, подложив диванный валик под спину.

– Меня беспокоят лорды, засевшие в Эдинбургском замке, которые ежедневно пугают горожан своей пальбой, – дрожащим голосом сказал он. – На смертном ложе я прошу вас отправиться к Киркалди и сказать ему следующее от моего имени: если он не покается в своем отречении от нас, то умрет бесславной смертью. Ибо ни крепость, которой он слепо доверяет, ни кровожадное хитроумие Мейтленда, на которого он смотрит как на полубога, ни помощь из-за границы, на которую он тщетно уповает, не защитят его. Он будет извергнут наружу, но не через ворота, а через стену. – Внезапно Нокс выпрямился и заговорил громче: – Его с позором выволокут из убежища для справедливого наказания и повесят лицом к солнцу, если он не поспешит спасти свою жизнь и сдаться на милость Божью. – Его голос сел до шепота. – Душа этого человека дорога мне, и я не допущу ее гибели, если могу спасти.

– А как быть с его сообщником Мейтлендом? – спросил Мортон.

– Он безбожник и, полагаю, даже атеист. Ему я не могу дать никакой надежды. – Нокс бессильно откинулся на подушку, хлюпая носом и откашливаясь.

Вечером 24 ноября по дому бродили холодные сквозняки. Нокс неподвижно лежал в постели в присутствии своей жены, врача и друзей, которым доверил заботу о своей семье. Прочитали ежедневные молитвы, и Нокс пошевелился.

– Вы слышали молитвы? – спросил врач.

– Молю Бога, чтобы вы и все остальные слышали их так же ясно, как я, и славлю Его за эти небесные звуки.

Потом Нокс улыбнулся и умер.

Мортон возглавил процессию лордов в траурном шествии на похоронах через два дня. Нокса похоронили в новом гробу во дворе собора Святого Жиля.

– Здесь лежит тот, кто никогда не боялся и не чтил никакой плоти, – произнес Мортон, когда гроб опустили в яму.

В своем завещании Нокс обратился «к папистам и неблагодарному миру» и объявил, что «поскольку они не признают меня пастырем, вверяю их на суд Того, Кому ведомы сердца всех людей». Свое земное имущество Нокс завещал членам своей семьи.

* * *

В феврале 1573 года Мортон провел отдельные переговоры с Хантли и Гамильтонами, и они в конце концов согласились признать Якова VI королем, а его регентом. Аргайл последовал их примеру. Лишь Мейтленд и Киркалди, которые забаррикадировались в Эдинбургском замке, еще сохраняли верность Марии. Прошло шесть лет после смерти Дарнли, и ее сторонники один за другим бежали из страны, погибали или переходили на другую сторону.

Лорды атаковали замок, но потерпели поражение. В апреле прибыла помощь из Англии: суда встали на якорь в Лейте, и войска с артиллерией под командованием сэра Уильяма Друри, маршала Бервика, высадились на берег. Среди орудий была знаменитая пушка «Семь Сестер», захваченная англичанами в битве при Флоддене, а теперь вернувшаяся в Шотландию вместе с бывшими врагами.

После неудачной попытки подкопа и минирования замок подвергся круглосуточному обстрелу с пяти разных позиций. Слабость цитадели заключалась в ее снабжении водой, и осаждающие перекрыли один источник с помощью известки, перемешанной с соломой. Но второй колодец удалось завалить лишь после мощного обстрела башни Давида и обрушения примыкающей стены. Тем не менее защитники продолжали сражаться, пока англичане не захватили внешние укрепления, защищавшие пологий восточный подход к замку.

– Сдавайтесь! – прокричал Друри, стоявший на укреплениях. – Если вы сдадитесь, то всех защитников отпустят с миром, кроме Мейтленда и Киркалди. Я хочу поговорить с ними!

Киркалди появился на осыпи вокруг бастиона.

– Какие условия вы предлагаете? – крикнул он.

– Почетный плен. Сдавайтесь, и вам не причинят вреда.

После нескольких часов переговоров Киркалди согласился и попытался встретиться с Друри, но не смог пройти через ворота замка, заваленные камнями после обстрела. Ему пришлось спуститься по стене на веревке.

– Нокс предрек, что он будет извергнут из замка, но не через ворота, а через стену, – прошептал один из зрителей.

Мейтленд, оставшийся в замке, с трудом добрался до окна и увидел, что произошло. Люди Друри схватили Киркалди и грубо поволокли его прочь, несмотря на обещания.

– Лжецы, – прошептал он. – В этих «людях Божьих» нет ни грамма правды.

Он мог бы посмеяться, но у него не осталось сил. Последние несколько месяцев он страдал от прогрессирующего паралича и едва держался на ногах.

– Двадцать девятое мая. Теперь я могу сказать: «Прощай, мир».

Он заранее подготовился и теперь осторожно извлек флакон из ящика шкафа.

«Прости меня, дражайшая жена». Их брак был коротким, но тяжким испытанием для ее терпения и верности; это была далеко не та жизнь, которую он надеялся подарить ей.

«Я хотел показать тебе мир, каким он был раньше, когда все были молоды, пели и танцевали, – подумал он. – Я хотел заботиться о тебе и лелеять тебя. Но я не хотел готовить тебя к этому – к убийствам, бегству и телесной немощи».