– Конечно, могу, – ответила она. – Отойдем?

Сейчас она обращалась с ним властно, как мать с сыном – отвела в сторонку, усадила на обрубок бревна и шлепнула по рукам, когда он попытался помешать ей брызгать на рану чем-то бесцветным, остро пахнущим и жгучим.

– Как ты себя ведешь, воин? – спросила она с необидной насмешкой. – Неужели ты боишься боли?

– При чем тут боль, – хмуро возразил он, безропотно терпя постепенно затихающее пощипывание в ране. – Что это такое?

– Это средство, которое убивает гниль – ту, что может завестись в ране и вызвать истечение гноя. Впрочем, тебе-то зачем знать об этом? Разве ты лекарь?

– Я не лекарь, но мне интересно. Наши целители изгоняют гной из раны вином или каленым железом.

– Варвары, – рассмеялась она, ловко сшивая края разошедшейся кожи. Он удивился, потому что не почувствовал, когда она начала шить – от снадобья щека совершенно онемела, и только теперь начала отходить.

– Может быть, – он помолчал, краем глаза следя за тем, как летают ее пальцы. Довольно длинный шов она закончила за несколько мгновений, наложив шесть стежков. – Знаешь, иногда мне кажется, что ваш народ – настоящие варвары.

Руки Махи замерли, но лишь на мгновение. Затем она наложила на его рану какую-то странную, пахнущую мятой мазь.

– Почему, интересно? – спросила она с любопытством. – Не расскажешь?

– Расскажу. Но не сейчас.

– Ладно. Не будем омрачать праздник, – пошутила она. – Проживу еще денек, веря в то, что принадлежу к самому прогрессивному народу мира… Ты, небось, проголодался? Может, за стол?

– Еще минутку. Скажи-ка мне, как поступят с телом того парня, с которым я бился?

– С телом Сенхи? Его унесут в глубину леса и похоронят со всеми положенными обрядами. А почему тебя это интересует? Ты хочешь присутствовать на церемонии? Но этого нельзя…

– Меня интересовало, будет ли церемония вообще. Раз будет, то хорошо. Идем? Я выпил бы немного пива. А может, даже и вина.

Девушка сама помогла ему одеться в зеленую, расшитую затейливым узором рубашку, накинула на плечи плащ, подала гривну и пошла следом за ним, на ходу сворачивая маленький сверток с иглами и шелковой ниткой в тонкий жгутик, который удобно спрятать в кушаке. Он обернулся, решив, что ей нужно еще что-то сделать, и вопросительно поднял бровь.

– Ты не идешь? – спросил он, заметив, что Маха не торопится следом за ним.

– Я буду сидеть вот там, – она махнула рукой. – С другими друидами.

– Я хочу, чтоб ты сидела со мной.

– Это нарушение традиций, – ответила она, улыбаясь.

– Однако старик сказал мне, что на этом празднике я могу выбрать себе женщину, даже если она будет чьей-то чужой женой.

– Старик?

– Луитех.

– А-а… Ты немного не так понял. Сегодня – первый день Лугнассада, Праздника урожая, когда многие белги выбирают себе временных жен на год и день – такова традиция. Причем мужчина и женщина могут заключить такой временный брак даже в том случае, если она состоит в браке с другим мужчиной, имеет от него детей, и ее муж не может возражать. Это не обязательно, но нравится богам – в Жилы своих семей надо впускать свежую кровь и приводить в мир детей, рожденных от союза молодой любви.

– Ну, так и что же мне мешает заключить с тобой подобный временный брак? На сколько там? На год и один день, так? Хотя бы…

Девушка подняла на него ласковый и немного лукавый взгляд. «Какие у нее чудные глаза, – подумал он. – Лучистые, глубокие, проникновенные»… Говорить о временном браке его заставило то яростное возбуждение, которое вызвал в его душе и его теле этот бой и эта смерть. Почему бы не завести себе женщину согласно местным законам, тем более, что это всего на один год и день, – женщину, которая нравится ему и к тому же удивительно умна?! С ней есть о чем поговорить, и, может быть, живя с нею, он легче освоится в этом мире. Она ведь не просто девчонка из деревни – она друид. Она должна знать их тайны, и если кто-то и поможет ему освободиться из-под гнета коварного заклинания, то только она.

– Я так нравлюсь тебе, что ты готов предложить мне временный брак?

– Да, я этого не отрицаю.

– Мне приятно, – вздохнула она. – Жаль, что брак с тобой я заключить не могу.

– Почему? Ты замужем? Но ты же сама сказала, что раз Лугнассад…

– Нет. Я не замужем и не могу быть замужем. Я ведь жрица.

– А что, друиды, как и служители Благого Бога, соблюдают целибат? Мужчины-друиды не знают женщин, а женщины – мужчин?

– Никто не мешает мне быть с мужчиной и заводить детей, – ответила Маха. – Я лишь не могу создавать семью. Я принадлежу Друидическому Кругу, и только ему, обычная жизнь не для меня. А чтоб жить с тобой – на это мне нужно позволение.

– И ты можешь получить его?

– Почему бы и нет, – задумчиво ответила девушка. – Пожалуй, даже без особого труда… Раз тебе этого так хочется.

– Хочется. Ладно. Отложу свои надежды на временный брак с тобой. Однако не на приятное общение. Идем. Будешь сидеть рядом… Обещаю, приставать к тебе не стану.

– Да хоть бы и стал, – развеселилась Маха. – Ладно, неистовый воитель, идем. В конце концов, ты не последний человек на этом празднике, – кстати, именно тебе предстоит следить за состязаниями, которые будут чуть позднее, и в спорных случаях решать, кто именно победил, а кому не повезло. Наверное, ты и меня имеешь право уволочь к себе в берлогу.

– Не премину, – проворчал он, прикидывая, как со своего почетного места за «столом» добраться до огромного блюда, на котором лежали пять запеченных с луком молочных поросят.

Для Агнара, еще совсем молодого человека, время пока не бросилось в бешеную скачку, которая не дает старикам спокойно вздохнуть: не успел оглянуться, а позади еще один месяц, не успел дух перевести, а миновал уже целый год. Викинг замечал уходящие в прошлое сезоны, но в селении белгов ничего не менялось.

Ему пришлось биться еще дважды – один раз на Самайн, праздник начала зимы, второй раз – на Альбан Арфан, праздник Возрождения солнца. Оба раза поединки были хоть и утомительные, но не слишком тяжелые, и обошлись для него незначительными ранами, сущими царапинами. Самое же главное – вести их следовало лишь до первой крови – то есть, обещая пленнику относительно спокойную жизнь на целый год, друид почти не солгал.

Однако скандинав начал понимать, что из заколдованного круга, в котором он оказался, выхода нет, и ему никто не сможет помочь, а тот, кто может – не захочет. Каждый раз, сражаясь с противником во время очередного обряда, Агнар не знал, останется ли он в живых, и отлично понимал, что при такой жизни он не долго задержится на земле.