Две женщины быстро последовали за первым помощником капитана, но мисс Апвелл не сдвинулась с места.

– Я никуда не пойду, пока мы с вами не найдем общего языка, капитан.

Кое-кто из матросов не мог удержаться, чтобы, проходя мимо, не обозреть с удовольствием мокрое платье мисс Апвелл. Впрочем, Ник их не осуждал.

– Тогда, быть может, вы пожелаете присоединиться ко мне в моей каюте, где наши поиски могут быть плодотворнее? К тому же там более уединенно.

Ева оглянулась на моряков, старавшихся под любым предлогом задержаться на палубе.

– Присоединиться к мужчине, который, очевидно, игнорирует всякие приличия, в более уединенной обстановке? Думаете, я настолько глупа?

На такой вопрос утвердительно не ответил бы ни один нормальный мужчина. Но если бы Ник был королем, он объявил бы наряды из мокрого муслина самыми модными и потребовал бы, чтобы все придворные дамы носили их каждый день. Слишком уж часто женщина украшала себя всяческими подушечками и турнюрами, и мужчина видел ее истинную фигуру только в постели. Прелести мисс Апвелл не нужно было приукрашивать.

И действительно, некоторые из людей Ника смотрели на молодую женщину, как волки на отбившуюся от стада овцу, которую не прочь были съесть на ужин.

Капитан не знал, долго ли еще они смогут ограничиваться одними взглядами. Меньше всего этой ночью ему хотелось выяснять отношения с собственными людьми.

– Возможно, вы согласитесь, что леди будет лучше чувствовать себя в каюте, где я смогу накинуть ей что-нибудь на плечи, чем на открытой палубе, где ее ничто не защищает от стихии.

Ник многозначительно опустил глаза на грудь мисс Апвелл и в следующий же миг встретил взгляд молодой женщины. Ева опустила голову и наконец поняла, как выглядит. Она сложила на груди руки.

– Хорошо, капитан. Я готова немедленно удалиться в вашу каюту.

Мисс Апвелл пошла за Ником к трапу. Тот придержал для нее люк и непринужденно расшаркался. В манерах капитана было гораздо меньше изысканности, чем у его первого помощника. Если сражения с акулой оказалось недостаточно, чтобы произвести впечатление на эту женщину, Ник не представлял, чем ее вообще можно поразить.

Ева Апвелл проскользнула мимо Ника в его убежище и, не дожидаясь помощи, сняла с крючка штормовку. Надев ее, гостья окинула зорким взглядом каюту. У одной из стен маленькой каюты стояла узкая кровать. Стол, на котором важные бумаги уживались со всяческим хламом, был ввинчен в пол по центру комнаты. С одной из низких балок свисала масляная лампа. Из ряда окон, скошенных по линии кормы, был хороший обзор, и Ник всегда мог определить, где он находится. На узкой полке располагались карты и инструменты, а также несколько драгоценных книг, чтением которых он заполнял редкие в море часы досуга.

– Прошу вас.

Ник предложил гостье единственный в комнате стул. При свете масляной лампы он заметил, что темные спутанные волосы мисс Апвелл отливают золотисто-красным. Капитан протянул руку, чтобы убрать насквозь мокрую прядь с щеки молодой женщины, но та шарахнулась, как будто ожидала удара.

– Тише, девочка, тише… – проговорил Ник, убирая локон Еве за ухо. Кожа на ее щеке была мягкой, но немного стянутой от морской соли. – Держите себя в руках. Вам уже ничего не грозит.

Отвратительное ощущение от прикосновения мокрой одежды понемногу проходило. Тепло окутало Шахразаду. Она успела лишь подумать, что каюта обставлена более чем скромно – скромно для капитана пиратского корабля, каковым ей сначала показался этот решительный и самовлюбленный гигант.

Что-то в развороте его широких плеч напомнило ей совсем другого мужчину, что-то в поведении подсказывало, что он не тот, за кого себя выдает.

«Капитан пиратов…» – только и пронеслось в разуме Шахразады.

Глубокий сон принял царицу в свои объятия – и даже совершенно вымокшее в морской воде платье не способно было сейчас разбудить ее.

Утро, вот что удивительно, наступило слишком быстро. Более чем быстро, говоря по правде. Ибо не прошло и часа, как громкий голос, о нет, настоящий крик, разбудил Шахразаду.

– Сестренка, милая! Что случилось?! Царица с трудом открыла глаза.

– Герсими, что ты так кричишь! Я же сплю…

– Спишь? Посреди лужи?

– Какой лужи? Что ты позволяешь себе?!

– Шахразада, – уже куда тише заговорила ее невестка. – Вокруг ложа полно воды, промокло все, даже подушки за изголовьем. Твое платье выглядит так, будто ты свалилась в фонтан… Даже волосы… С кос до сих пор капает… И это я себе что-то позволяю?!

– Ну что за глупос… – начала было царица, но осеклась, увидев, что Герсими не просто права, а оглушительно права.

Воды в огромной опочивальне было с избытком – банкетки плавали ножками вверх, роскошные ковры покрывала вода на целый локоть в высоту, ложе вымокло. Даже огромный балдахин был волглым…

– Аллах великий, я же едва не утонула…

– Как?

Ноги Герсими подкосились, и она со всего маху упала на промокшее ложе.

– Мне приснилось, что я юная дама из Старого Света, которая в компании своих подружек отправилась искать счастья в Новый… А он меня спас…

– Он, сестренка?

– Да, он, Николас… Сначала я подумала, что он пират. Но отчего-то сейчас мне так не кажется. Сейчас, вспоминая этого наглеца, я думаю, что он благородных кровей и… И даже чем-то напоминает мне Шахрияра…

Царица на мгновение умолкла, вновь вернувшись во все эти муслиновые юбки и жадные мужские взоры.

– Да, девочка моя, Шахрияра… Такого, каким тот был пять лет назад – надменный и ранимый, суровый и осторожный, насмешливый и робкий.

Голос Шахразады стал мягче, глаза увлажнились. Воспоминания увлекли ее так далеко, как только могли. Но, увы, там сладость давних дней удержала ее всего на миг. Герсими наблюдала за этой переменой – за обеими переменами: одна ее обрадовала, а другая до слез огорчила.

«Но все же она увидела во сне его, Шахрияра, – пусть и таким, каким он был некогда, а не таким, каким стал сейчас…»

Эта мысль девушку немного согрела. Хотя и не настолько, чтобы обрадоваться за любимую «сестричку». Однако следовало забыть о высоких материях, хотя бы до того времени, когда Шахразада переоденется в сухое платье.

Царица же и радовалась тому, что невестка разбудила ее, и негодовала. Увы, не так часто теперь она просто погружалась в сон без сновидений, дающий отдохновение телу и, что куда важнее, душе. Но все же сон посреди настоящего озера вряд ли можно было бы отнести к подлинному отдохновению.

Поэтому Шахразада с удовольствием переоделась и вышла в залитый полуденным солнцем сад. «Я кому-то должна все рассказать! Иначе в один далеко не прекрасный день я утону в море, о котором ничего не знаю, или разобьюсь, упав со скалы, которой никогда не видела. Я должна рассказать… Должна… И лучше моей любимой ученицы слушателя мне не найти…»