— Чем же?

— Рыбой весь район обеспечили. Грибов сдали два плана. Редкая удача. Икры ни килограмма не забраковали. Вся первым сортом пошла. Такого дохода госпромхоз никогда еще от Ягодного не получал. Что значит— остров попал в надежные руки!

— Сито, а не руки, — отвернулся Сеня.

— Почему?

— Требуха изводит. Боюсь не выдержу.

— Две недели осталось. Не больше. А потом я тебя в район отправлю. Лечиться. Заодно и отдохнешь. Сам видишь, не одному тебе так приходится. Все так работаем.

— Так, а я что? Я не жалуюсь. Просто сказал.

Но вечером Сенька не выдержал. После приступа пошел домой, не видя земли под ногами. Она крутилась перед глазами черным колесом. Не помнит, сколько лежал распластавшись на полу. Царапая изъеденными солью, почернелыми пальцами, бездушный, терпеливый пол. Стены вздрагивали от криков, стонов, но никто не пришел к нему. Никто не хватился, не поинтересовался.

— Корми их! А им все мало! Сколько я вам рыбы сдал, а прихватило — никому не нужен. Обжоры проклятые! У вас вместо души и сердца один желудок!! — и, разозлившись на всех и на самого себя, напился вдрызг.

Вечером он проснулся оттого, что кто-то звал его от порога:

— Сенька.

— Ну чего? — отозвался поселенец

— Что с тобой?

— Сплю.

— Коптилки остыли.

— Ну и хрен с ними.

— Что?

— Пропади вы пропадом с ними вместе!

— А ну встань!

— Иди-ка ты.

Николай чиркнул спичкой.

— Ты что сказал?

— Что слышал.

— Сволочь ты! Я так и знал, что нагадишь рано или поздно. Проявится в тебе гнилая душонка. Скотина! Опять напился. Не мог двух недель выдержать, расплылся, как баба.

— Кто баба? — встал Сенька. И, нетвердо ступая на ногах, двинулся на Николая.

— Иди проспись! — оттолкнул его тот.

— И пойду! Спать! Мне ни к чему выслуживаться перед госпромхозом. Отбуду свое и прощевайте! Это тебе нужно! Вот и иди! Сам копти! Лижи им задницы! Всему начальству! Но не моим языком!

Резкая пощечина сшибла с ног. Сеня упал. Дверь захлопнулась. Стало темно и тихо. Сеня спал. Спокойно забылся в пьяном сне. Николай всю ночь сам дежурил у коптилки. А утром увидев, как поселенец торопливо подскочил к коптилкам, успокоился. Решил сходить в тундру.

Сегодня сезонные рыбаки работали в Ягодном последний день. Вечером они уедут. Николай отвезет их в райцентр и снова опустеет село. Кончилась путина. Еще недолго будет коптить рыбу поселенец, а потом — все. Придет в Ягодное зима.

Николай неторопливо идет в тундру, в руках банка бензина. Последнее логово сегодня нужно обработать. Поздние волчата появились у третьей волчицы. Это Николай понял три дня назад. Надо торопиться пока волчата не набрали силы. Пока не могут бегать. С этим надо спешить.

Моряк ускорил шаги. К обеду нужно успеть, вернуться в село. Перевезти вещи рыбаков в поселок. А там и людей. Они уже соскучились по домам. По семьям. А потом и с Сенькой надо помириться. Вдвоем они быстро перекоптят всю рыбу.

— У-у-у — доносится до слуха истошно.

— Что? — моряк ушам не верит. Оглядывается. Сзади, не более, чем в пяти шагах от него стоит волк, незаметно преследовавший его от самого села. Морда зверя оскалена. Словно улыбается.

Николай глянул вперед— там тоже… Вожак. Моряк понял — он окружен. От села далеко. Крикни — никто не услышит. И ружья взял. А волки — вот они. Совсем рядом. Словно поняли, зачем он здесь появился и решили устроить на него облаву. Вокруг — ни деревца. Ни души. Ни голоса. Ни звука. Ни палки, чтоб взять в руки. А волки приближаются. Медленно, нагло, уверенно.

Его ждали до самого вечера. Искали всюду. Звали. Но Николай уже не мог их услышать. Лишь потом кто-то из рыбаков предложил поискать старшину катера в тундре. Пошли гурьбой. А через пару часов почти все назад вернулись. В тундре искать старшину остались лишь те, кому очень хотелось еще сегодня вернуться на катере домой. Но не нашли. Утром решили продолжить поиск. В тундру ушел один. Сам охотник. Он хорошо знал остров. Остальные рыбаки собираться стали.

Сенька, развешивающий рыбу в коптилке, был обеспокоен. Что-то саднило душу. Но он думал, что это из-за вчерашнего разговора — успокаивал себя как мог.

Часа через три, все, кто был в Ягодном выскочили на улицу от крика. Прибежавший из тундры охотник от страха был непохож на себя.

— Где он?

— Там! — показывал он рукой в тундру.

— Что с ним?

— Волк его разорвал.

Сенька кинулся в тундру. Но его удержали. Не пустили. Вызвали милицию из района.

Вечером рыбаки похоронили Николая. И вскоре уехали домой. Их отвез в поселок другой. Старый катеришко хрипло прогудев, попрощался с могилой прежнего хозяина. И люди, оглянувшись на Ягодное, в последний раз добрым словом вспомнили Николая.

Всю ночь сидел у его могилы Сенька. Не верилось в случившееся. И он говорил со старшиною, как с живым:

— Прости меня. В боли своей забыл я о тебе. О твоей смерти, что ко пятам за тобою ходила. Предупредить не успел. Ан и ты забыл, что у твоего, единственного в жизни врага был наготове свой капкан — капкан памяти, капкан вчерашнего дня. Меня ты берег. А сам не выжил. Вот и остаешься здесь навсегда. На своем острове. Единственным президентом его. Один. И только я — шелапуга непутевая, лучше твоих друзей знаю тебя. И буду помнить. Всегда. Мне бы вместо тебя в эту могилу лечь. Ведь жизнь уже мне ни к чему. Но твой враг меня не одолел. Он был предназначен только тебе. Как рок! Прости меня, Колька! Прости! Я, растерявший душу в лагерях, вовсе жизнью не дорожил. Но если б можно было, если бы это помогло, свою бы с радостью тебе отдал.

Ночь скрывала трясущиеся руки Сеньки. Но что это? У могилы, совсем неподалеку от поселенца, сидел медведь. Чавкал. Никто кроме него не знал, как выследил и поймал он в тундре того волка. Как долго драл его когтями. И принес сюда. Зачем? Но зверь и сам не знал. За мертвого друга живому врагу отплатил.

…Медленно причалил к острову катер. Сошедший на берег человек подошел к могиле. Снял шапку. Постоял. Тронул за руку поселенца:

— Пошли, Сеня! Пошли!

— Куда?

— На Сахалин поедешь. На поселение. В лучшие условия. Подлечишься. Тебе нельзя оставаться.

Катер тихо отчалил от берега. Побежал, рассекая волны, все дальше от Ягодного. Сенька держался за поручни. Все смотрел остекляневшими, остановившимися глазами туда, где был похоронен Николай. Он уезжал. Вокруг шумело море…

Беник сидел в холодной комнате. Зябко поеживался. Растирал руками продрогшие колени и все косился в окно. Бурчал недовольно: