— Центр. Район. Территория — половина Эстонии! Чем хвалятся? Ни одного приличного заведения для культурного человека нет. Не знаю за Эстонию, но только эта дыра самая что ни на есть поганая! В магазинах — одна селедка, на улице — одни старухи. То ли дело Одесса! Выйдешь на Дерибасовскую, каких только женщин нет! Все веселые, нарядные. Подойдешь — обязательно уговоришь. А магазины! Чего в них только нет! Поневоле вором станешь. Тут же, кого воровать? Эх, деревня! Лаптежники, скобари одни тут живут, — морщится Беня и смотрит на себя в осколок зеркала, оставленный прежним хозяином.

— Такая наличность здесь пропадает! В этой яме! В дикарстве! — разглаживает Беня морщинки, собравшиеся на лбу. И, горестно вздохнув, оглядывает жилище. Из сырых, захолодевших углов несет враждебностью. Паутина, запустение, пыль смотрят на Беню серыми застывшими глазами.

Поселенец брезгливо сплюнул, и, ссутулившись, пошел за дровами, какие ему разрешили брать. Неохотно печь затопил. Принес воды. И, подняв огрызок веника, смел паутину, пыль. Потом до ночи отмывал с мылом свое жилье. Стены, пол, окна ожили, словно помолодели, а поселенец все еще мыл их, скоблил. Даже стол приобрел нормальный вид. И, попросив у соседа извести, побелил печку.

— Пусть не в Одессе, но одессит здесь живет, — пыхтел поселенец. Закрыв отмытые окна свежими газетами, сел у стола, закурил, огляделся. Теперь комната имела вполне приличный жилой вид. И Беня умытый, переодетый в чистую одежду, расхаживал по комнате горделиво.

— Конечно, не хоромы, но и не лагерь, — рассуждал он сам с собой. И передернул плечами, вспомнив, где он был еще три дня назад.

…Усть-Камчатск. Сюда отправляли только за самые страшные провинности. Лагерь продувало всеми ветрами. Насквозь. С одной стороны — море, с другой — река. От ветров и морозов разве укроешься за проволокой? Вокруг ни жилья. Лишь тундра, то под дождем, то под снегом стонет. А человеку — живой душе здесь каково? Небо всегда серое, злое, на самые плечи лечь норовит.

Коренным жителям здесь тяжело, а каково приезжему, да еще одесситу? Любимцу удачи и женщин? Впервые познавшему холод лишь тогда, когда ему надели наручники. И леденящий голос милиционера сказал совсем жестко:

— Пошли, Клещ.

Сопротивляться было бесполезно. И наверное, в отместку, в насмешку за все, прислали его из теплых мест на самую Чукотку. Но там еще хоть можно было тряхнуть кентов. Жить с их помощью. А вот в Усть-Камчатске… Не выручил и веселый одесский нрав. Ни кулаки, ни угрозы не помогли, кентов он для себя не сыскал. Перевелись они на холоде. В хамсу измельчали. Пришлось работать самому. Это помогло. Заработал право на поселение. Неважнецкое место. И все ж не лагерь. Тут хоть наполовину сам себе хозяин. Никто хлеб на пайки не порежет. Вот буханка. Ешь хоть всю сразу. И селедка. Ничего. Как-нибудь надо отбыть свои пять лет, а потом — назад, в Одессу.

Одесса… Вспоминаются улицы, напоенные запахом цветущей белой акации, каштанов. Гомон людей. Ленивое, южное солнце.рыло ли это? Или только приснилось?

— Нет! Было! А как-же иначе? Там он прожил всю жизнь! Там его любили! А он? Увлекался. Случалось такое. Но ненадолго. Его сердце любило тепло и удовольствия. А кто это не любит?

— Крепись, Беник! Пять лет — не жизнь! — успокаивает себя поселенец. Но кто это стучит в стенку так зло? И ругается. На кого это? На пего?

— И чего бормочешь? Угомона на тебя нет! Иль не видишь, который теперь час? Сам не спишь, другим не даешь! Понаедут тут всякие! — ругался кто-то зло.

— Послушай, соседка, нам здесь долго жить! Зачем ругаешься?

— А мне плевать, кого сюда поселят. А будешь орать — милицию вызову и все тут.

Клещ замолчал, мысленно обложив бабу таким одесским матом, что ей, знай она о том, всю ночь бы не спалось.

На утро Беник пошел в милицию, узнать, куда его направят работать. Начальник милиции, завидев его, спросил:

— Ну как? Отдохнул? Осмотрелся?

Где там отдохнул? До часу ночи грязь от прежних жильцов вычищал!

— А ты чего хотел? Дом — новехонький? А за какие такие особые заслуги? Я здесь в Тигиле уже вон сколько лет живу, а квартира не лучше твоей! Так у меня семья! Дети! Добавь и биография не твоей чета! Всю жизнь на Севере тружусь! Как человек! И не жалуюсь! Грязь! А руки на что? Не нравится? Поезжай назад! В лагерь! Такой подарок — никому здесь не нужен. У нас в районе таких, как ты единицы. А в селе — ты первый! Не было заботы на нашу голову, так прислали! — глянул он на Клеща зло.

Беник даже онемел от подобного гостеприимства.

— Кочегаром будешь работать! — гаркнул начальник отдела милиции. И сказал кому-то по телефону сердито: — Ты его там не очень балуй. Он из категории наездников. Конем не был! Так ты его запряги.

Это не очень понравилось Бене, но возражать, спорить с начальником милиции — опасался. Но, как говорится, не так страшен черт, как его малюют. И поселенцу пришлась по душе маленькая, уютная котельная и механик — добродушный, мягкий человек. Он объяснил новичку, что ему нужно будет делать, когда выходить на работу, каковы его заработок и льготы. И, выдав спецовку, простился до следующего дня.

Клещ, вернувшись домой, пересчитал наличные. Деньги еще были. Их хватило бы на год жизни без забот и работы. Но поселенцу вспомнился начальник милиции и пришлось забросить все мысли об отдыхе.

Каждый день Беня работал в котельной. Сдавал смену хмурому, неразговорчивому старику и шел домой. В магазинах с наступлением холодов появилось мясо. Всякое. Тут и медвежатина, и оленина, и даже куропатки.

И Беник ожил. Вот только одно его мучило — скука. Негде было развлечься, нечем было заняться в селе. Знакомства с ним никто не хотел заводить. Оно и понятно, в райцентре жили с десяток русских, они крепко держались друг за друга. Остальные — коряки. С ними как говорить, не зная языка?

Беник же был не из тех, кто легко отступает. И решил хоть как-то скрасить свое одиночество. Однажды под вечер собрался в кино. Щеголевато баки причесал, волосы набриолинил. Надел новую рубашку, бабочку прицепил. И… Кто-то стукнул в дверь. Беня удивился. До сего дня никто даже не оглянулся на него. А тут… Когда он сам решил выйти «на охоту», кто-то пришел.

— Войдите! — бросил он через плечо.

— Сосед! Помогите! — вошла совсем молодая женщина. — Вы не сможете побыть с дочкой? — просительно смотрела она на Клеща.

— С вашей? Если она такая же, как вы, — то с удовольствием.

— Меня на работу вызывают срочно. А дочь больна. Оставить не с кем. И с собой взять не могу. Холодно в кинобудке.

— А вы киномеханик? — удивился Беня.

— Да, — глянула она на часы досадливо.

— Ну что ж, ведите сюда вашу мадемуазель.

— Ведите! Ей же только восемь месяцев.

— А что же я с нею делать буду? — вскрикнул Беня.

— Покачайте. Она спокойная. И соску дайте. Я через полтора часа приду, — глянув еще раз на часы, она вскочила. А вскоре принесла ребенка, молоко и пару пеленок.