«Слова – всего лишь одежда, – сказал ей мистер Россет, когда она только устроилась на работу, – сшитая в конкретное время конкретным человеком. Например, мы больше не носим гульфиков, или турнюров, или узких корсетов. Лоуренс снимает одежды. Лоуренс учит нас смотреть на тело без покровов. Телесная любовь всегда была облачена в слова, которые пытались скрыть ее. Но невозможно подавить или скрыть умалчивая. И если мы победим, если добьемся снятия запрета, то изменим взгляд на вещи, покажем истинное положение дел: неприлична одежда, а не тело».

Джоан кивала, слушала и не задавала вопрос, к которому подталкивала эта маленькая лекция.

Но он с усмешкой наклонился к ней:

«Вы ведь не согласны, правда?»

Она посмотрела ему в глаза и покачала головой.

«Хорошо, – сказал он. – Расскажите почему».

«Мне кажется, что нам нужна одежда. Мы не можем просто ходить голыми».

«Почему бы и нет?» – возразил он.

Ответа она пока не нашла.

– Я ухожу! – крикнула она теперь, обращаясь к его ботинкам на столе.

– Вернешься? – спросил Уит Лорд.

Она остановилась и посмотрела на него.

– Черт. – Он надел темные очки и кивнул.

– Мисс Милтон? – окликнул ее Барни Россет.

– Да, сэр?

Из кабинета послышался звук двух ударившихся об пол ног.

– Мисс Милтон?

– Да. – Она шагнула к кабинету, в дверях которого появился мистер Россет. – Я здесь.

– Куда вы собрались?

Она вздернула подбородок.

– Моя сестра…

– Ах да, конечно. – Босс махнул рукой, отпуская ее. – Платья. Матери…

Джоан колебалась.

– Идите. – Он нетерпеливо повернулся к своему столу. – Идите. Чрезвычайно важное дело.

Покраснев, она шагнула к двери. Он отмахнулся от нее, словно от маленького ребенка.

– Ради бога, Милтон, – тихо поддел ее Уит, когда она проходила мимо его стола. – Он шутит.

Джоан сдержанно кивнула, но промолчала.

Выходя на улицу, она поняла, что собирается дождь, а зонтик остался под ее столом наверху.

«Ну и ладно», – подумала она и решила не возвращаться.

И действительно, через несколько минут с неба хлынули потоки летнего дождя. Небо обрушилось вниз с вершин серых зданий, и дождь молотил по тротуарам кастаньетами капель, отбивая ритм. Китти Милтон ждала своих дочерей в фотостудии мистера Бакарака, волнуясь, что девочки промокнут.

В пятьдесят четыре она по-прежнему оставалась прямой и стройной, но красивую голову на длинной шее теперь венчали седые волосы. Она старела, как танцовщица, грациозная, элегантная, всегда в форме. Если ей суждено превратиться именно в такую женщину, думала она, пусть будет так.

Она удобнее устроилась в мягком кресле, прислушиваясь к шуму дождя и радуясь, что у нее есть немного времени, пока не пришли девочки; ланч с Присс Хотон ее расстроил.

Они пошли в женский клуб «Колони-Клаб» – обычное место встреч, когда они обедали в городе. Присс пришла раньше и ждала Китти в одном из розовых кресел, всегда повернутых друг к другу, предполагавших склоненные головы, шепот и улыбки. Днем первый зал наполнялся женщинами, с их сумками, сигаретами, шляпами и перчатками. Кофе, ланч, чай – здесь, в клубе, не нужно было накрывать на стол и убирать посуду, не нужно было решать, пора ли уже перетягивать стулья; зал просто оставался таким же, как в детстве, когда их впервые допустили на чаепитие вместе с бабушками. Китти давным-давно пришла к выводу, что эта атмосфера покоя и безмятежности в немалой степени создается золотистыми шелковыми шторами. В солнечный день свет из высоких окон пробивал эту ткань, золотил стены цвета слоновой кости, навевал воспоминания о лете, о послеполуденной неге, когда мужчины устраиваются в гамаках, а женщины сидят в тени.

Присс встала, увидев входящую в зал Китти; посторонний человек мог бы подумать, что юбка и мягкие туфли без каблука выбраны этой милой полноватой женщиной из соображений удобства. Но Китти видела, что Присс тщательно следит за собой.

Пятьдесят лет – жестокий возраст, думала Китти, садясь за маленький круглый столик и расправляя салфетку на коленях. Каждая печаль, каждое сожаление оставляет свой след. Вот они все, на виду. Бедная Присс. Для нее было бы лучше, если бы Данк погиб на войне. Он утратил что-то очень важное, но Китти не смогла бы сформулировать, что именно. Деньги он по-прежнему умел зарабатывать – Хотоны были очень состоятельными людьми, в этом Китти не сомневалась, – но очень изменился. Данк вернулся надломленным, без внутреннего стержня. И так и не смог восстановиться.

– Что случилось? – тихо спросила она.

Присс положила руки на стол, по обе стороны от ножа и вилки, и не отрывала взгляда от скатерти.

– Как Огден? – спросила она.

– Прекрасно.

– А Мосс?

– Хорошо.

– Девочки?

– Присс, – ласково сказала Китти. – Что случилось?

Присс рассеянно двигала нож по скатерти, нарушив порядок среди разложенных приборов. Китти пристально всматривалась в лицо подруги.

– Скажи, можно ли умереть от воспоминаний? – Присс не поднимала взгляда от скатерти. – Потому что мне кажется, что Данк умирает.

– Нет, – тихо сказала Китти. – Он не умрет. Мы ему не позволим.

Присс молчала.

Китти коснулась ее руки, чтобы она перестала беспрерывно переворачивать нож. Присс замерла.

– Сейчас стало хуже. Так всегда бывает, – сказала она. – Что-то запускает воспоминания, и он исчезает.

– Что ты имеешь в виду?

– Исчезает в прошлом.

– Какие воспоминания?

– Он не говорит. Никогда. Просто понимаешь, что его нет.

Китти молчала.

– И этот жуткий возраст. – Присс наконец посмотрела подруге в глаза.

– То есть?

Присс покачала головой:

– Мне пятьдесят пять. И только теперь я начинаю понимать.

– Что понимать, Присс?

Присс продолжала качать головой:

– Недавно я сидела в машине, ждала поезд, на котором должен был приехать Данк, и смотрела, как дети играют на маленькой площадке, там, в деревне. Матери сидели рядом, на скамейке. Такие беззаботные. Они не осознавали, какие они молодые. Какие красивые. Какие живые.

Китти накрыла ладонью руку подруги.

– Мне хотелось опустить стекло в машине и крикнуть им… – Присс умолкла.

– Присс! – испуганно вскрикнула Китти.

– Держите. – Голос Присс дрогнул. – Мне хотелось крикнуть всем им, сидящим на скамейке, ничего не подозревающим. Хватайте и не отпускайте. Держите крепко.