– Хреново вас готовят, – сказал Бемиш, – если любой финансист может тебе репу начистить!

Он пошарил за пазухой Джайлса и извлек оттуда маленький, но тяжелый излучатель.

– Я тебе так рожу начищу, я тебя за парковку «Ранко» на пять лет упрячу… Ты…

– Помочь? – спросили за спиной Бемиша.

Теренс обернулся и увидел Киссура. То т стоял на ступенях террасы, и за ним теснились охранники с лужайки.

Бемиш выпустил запястье противника. Джайлс гибко вскочил с колен, забрал со столика белую папку, молча протянул ее Теренсу и промолвил:

– Когда прочтете, позвоните. Советую не затягивать.

Через минуту его прямая, как палка, спина, исчезла за поворотом дорожки.

Бемиш раскрыл папку. Он ожидал, что там будут коммерческие предложения по космодрому. Но в папке лежал всего один листок, и на листке было всего лишь две строчки. Это была факсимильная копия рукописного (!) распоряжения главы Федерального агентства безопасности о возобновлении расследования по факту скупки акций компании «Ранко» за несколько недель до объявления о ее слиянии с «Юнайтед Джет».

Бемиш несколько секунд смотрел на листок, а потом он потемнел и рассыпался серой пылью. Киссур взял папку у друга из рук, пыль вздохнула и рассыпалась облачком по террасе.

– Ты уверен, что его следует выпускать из ворот? – спросил Киссур.

Бемиш поглядел на своего друга, и в мозгу его ослепительным светом сверкнули несколько вариантов будущего. Среди них была, например, и такая: охрана задерживает Джайлса. Киссур привязывает его за ноги к багажнику автомобиля, а он, Бемиш, в это время ладит к второму автомобилю вторую петлю… Машину Джайлса топят в ближайшей речке. Полиция Небесного Города разводит руками. Охрана клянется, что Джайлса в тот день в поместье не было.

Теренс Бемиш очень хорошо представлял, что после такой выходки будет с ним через секунду после того, как его нога ступит на землю любой планеты Федерации.

– Давай-ка прокатимся, – сказал Бемиш.

* * *

Киссур приказал оседлать лошадей, и они скакали довольно долго по желтым дорогам среди зеленых полей, а потом, привязав коней, дрались на кулаках и купались в знаменитом Горчичном Пруду, расположенном в семи километрах от столицы.

Бемиш ехал обратно усталый и притихший, оглядывая дорогу, обсаженную пальмами, и ярмарку, протянувшуюся вдоль дворцовой стены. День был жаркий, облака выкипели совсем, солнце пузырилось, как яичный желток на сковородке.

Киссур поглядывал на друга искоса. Чем-то иномирца очень расстроили. Дали понять, что сорвут контракт. Что ж. Предприятие – не поединок. Это на поединок можно идти, не заботясь, победишь или погибнешь. Строить, понимая, что не получишь прибыли, нельзя. А жаль. Киссур вдруг понял, что привязался к этому человеку. Он лгал гораздо меньше местных чиновников, и была в нем какая-то честность, несмотря на занятие его, не способствующее благородству.

– А за какую такую парковку этот Джайлс обещал тебя посадить? – вдруг спросил Киссур.

– Это не здесь. На Земле, – механически ответил Бемиш.

– С ума сойти! – изумился Киссур, – это ж где ты запарковал свою тачку, чтобы сесть на пять лет? На крышу Конгресса Федерации, что ли, въехал?

Бемиш хотел разъяснить, что парковал он вовсе не тачку, но тут Киссур продолжил:

– Ну у вас и закончики стали! Своих граждан штрафуют за плевок на улицах, а Гере позволяют больше, чем мы бандитам! Хотя мы бандитам позволяем, признаться, очень много.

– При чем здесь Гера? – рассердился Бемиш.

– Да при том, что пока вы кормите бездомных и принимаете законы о защите вымирающего вида зеленых попугайчиков, они финансируют военные программы и через пять лет вас завоюют! Это же ежу понятно, а уж мне-то тем более.

– Не завоюют, – возразил Бемиш, – мы сильнее.

– Вы не сильнее, – сказал Киссур, – вы только богаче. А история в том и состоит, что богатые, но слабые духом страны становятся достоянием стран бедных, но воинственных. Ведь от богатства страна становится сытой и ленивой, как жирный баран, а от бедности – жилистой и жадной, как волк.

– В таком случае Гера завоюет сначала вас: вы слабее.

– Зачем нас завоевывать? Нас и даром-то никому не надо! Волки питаются жирными баранами, а не северным мхом.

Бемиш надулся и замолчал. Вздор. Варвары, правда, поедали империю, потому что жители ее ленивей, чем варвары, а оружие у варваров такое же. А у Геры, – черт, оружие у Геры, может, и не хуже… Все равно, – глупейшие параллели. История больше не скачет по кругу. Забавно подумать, что спецслужбы Федерации рассуждают на уровне варвара с гор..

* * *

К вечеру они расстались; иномирец сказал, что у него дела в управах, а Киссур вернулся к себе в усадьбу. Долгое время он сидел в покое один, а потом кликнул слугу, чтобы собрали корзинку для жертвоприношений, и прошел в маленькую, смежную с его спальней комнату, где стоял поминальный алтарь Арфарры. Перед алтарем горела свечка, укрепленная на черепаховом щитке, и в серебряной миске с водой плавала свежая сосновая ветка. Киссур встал на колени перед алтарем и отпил немного из миски.

– Арфарра, – сказал он тихо, – что же мне делать? Мои боги молчат. Они молчат уже семь лет. Раньше ты был рядом. Ты решал за меня все, что не касалось войны, а на войне я был свободен, ибо между воином и богом никого нет. Неужели я ничего не могу сделать для своей страны, неужели я могу только портить? Пошли мне кого-нибудь! У меня никого нет. Что такое эти иномирцы? Лучшие из лучших – у них кредитная карточка вместо сердца, а худшие – вообще бог знает что! Ханадар – как щегол, который умеет только петь глупые песни, а этот человек, Нан, у которого я мог бы просить совета, он мне даст совет cвернуть свою шею, потому что для страны это будет всего полезней, а для Нана – всего приятней.

Та к Киссур молился довольно долго и окликал Арфарру. Вдруг из-за двери потянуло сквозняком. Киссур замер. Дверь медленно раздвинулась, чья-то тень легла на порог.

– Великий Вей! – вскричал Киссур, вскакивая на ноги и оборачиваясь. – А, это ты.

В проеме двери стоял иномирец, Теренс Бемиш.

– Ты ждал кого-то? – встревожился Бемиш.

Киссур, наклонив голову, глядел на алтарь.

– Нет, – откликнулся Киссур, – он вряд ли придет.

Теренс Бемиш был в тех же верховых штанах и куртке, что и на прогулке, и по его наряду было незаметно, чтобы он посещал какую-нибудь управу. Лицо его, покрытое мелкой шетиной, было бледней обычного, и под глазами висели тяжелые мешки. Киссур с запоздалым раскаянием вспомнил, что его друг совсем не спал в эту ночь. Он, Киссур, правда, и сам не спал, но это же совсем другое дело; воину привычней.

Иномирец тяжело опустился в кресло возле алтаря, и его бессильно надломленная фигура напомнила Киссуру последние дни Арфарры.