через несколько минут мы вскочили на наших коней и понеслись по улицам Долины. Вонвальт громогласно приказывал ошарашенным прохожим разойтись. Сэр Радомир с отрядом городских стражников следовал за нами.

Мы промчались через Вельделинские ворота и понеслись по Хаунерской дороге прямиком на юг. Из-под наших коней, глухо грохотавших копытами по размокшей от дождя земле, разлетались грязь и клочья травы. Погода, похоже, не собиралась меняться к лучшему, и уже скоро наша одежда промокла насквозь. Через несколько минут нам пришлось замедлить темп скачки до медленной рыси. Задержка казалась бессмысленной, но кони могли пронестись галопом лишь несколько миль, после чего выбивались из сил.

Через несколько часов безостановочной скачки мы догнали хвост колонны Клавера. Процессия двигалась медленно и состояла из нескольких сотен солдат, лошадей и повозок. Все были облачены в черные ливреи храмовников Савара с приметной белой звездой на груди. Некоторые явно были лордами: они сидели верхом на дорогих боевых конях, а отряды их слуг вели других лошадей и повозки с сундуками. Остальные были рыцарями различного достатка. Некоторые ехали верхом и везли с собой копья и щиты; другие, коих было больше, тащились по дороге пешком, имея при себе лишь заплечный мешок и меч. Среди них изредка попадались неманские священники в пурпурных рясах, державшие длинные шесты с закрепленными на них заветами Учения Немы и украшенные флажками и факелами.

Мы ехали параллельно Хаунерской дороге. Продвигались мы с трудом, поскольку дождь и пешие странники, желавшие обойти храмовников, превратили обочину в вязкое месиво. Но все же двигаться так было быстрее, чем пытаться проехать через огромную толпу людей и их снаряжения.

Процессия растянулась почти на милю. Проезжая мимо, мы привлекали к себе все больше внимания. Люди поворачивались к нам, прерываясь на полуслове. Перешептывания и бормотания следовали за нами, как холодный ветерок. Некоторые из этих солдат служили Вестенхольцу, и после нашего столкновения с маркграфом мне было неуютно находиться рядом с ними. Даже та защита, которую нам предоставлял статус Вонвальта, не помогала мне подавить мою робость.

Клавер, напустивший на себя смиренный вид, выглядел совсем не так, как много недель назад, когда путешествовал с нами. Его голова была обрита, и он шел босиком, как кающийся грешник, а его пурпурные одеяния на вид были сильно изношены. Он не читал вслух Учения, не проповедовал и не пел; он просто молча шел, а вокруг него раболепно толклись лорды, желавшие оказаться к нему поближе. Мне стало интересно, куда подевалась его лошадь.

– Патре, – окликнул его Вонвальт, когда мы поравнялись с ним. – Вы собрали внушительную дружину.

Клавер скупо улыбнулся, словно ожидал, что мы его догоним. Я подумала, не нарочно ли они проехали Долину Гейл ночью, чтобы избежать подобной встречи. Те, кто ехал рядом с ним, настороженно поглядывали на нас.

– Сэр Конрад, – сказал Клавер, заставив себя произнести эти два слова снисходительным тоном. Хотя с тех пор, как мы видели его в последний раз, прошло не так много времени, он казался старше и высокомернее. От него больше не исходило то лихорадочное, возбужденное волнение, как раньше. Теперь перед нами стоял человек, обладавший тем неуловимым качеством, которое свойственно лишь тем, кто находится под покровительством очень могущественных людей.

– Скажите, патре, есть ли среди этого войска те, кто истребил жителей Рилла? Я сберегу уйму времени, если смогу повесить их всех разом.

У меня чуть не отвисла челюсть. Я посмотрела на Брессинджера, который, к моему восхищению, сохранил совершенно бесстрастный вид. Сэр Радомир, однако, не смог скрыть удивления, и то промелькнуло у него на лице.

Клавер снова презрительно улыбнулся, а окружавшие его солдаты начали с жаром возмущаться. Вонвальт снес их крики, как скала сносит ударяющиеся о нее волны. Храмовники лишь демонстративно показывали, что оскорбились, но ничего не предпринимали. Стало ясно, что, какие бы политические потрясения ни происходили в Сове, мысль о том, чтобы перейти черту и поднять меч на Правосудие, все еще была запретной.

Как жаль, что она не осталась таковой впоследствии.

– Это войско направляется на юг, к землям неверных, чтобы вести против них праведную, священную войну, – сказал Клавер, когда гомон утих. Он говорил так, словно Вонвальт был ребенком, – терпеливо и с отеческой мягкостью. Он обвел рукой новопосвященных храмовников. – Вы сами видите, что они отмечены белой звездой Савара, Бога-Отца. Они более не подчинены законам общего права. Их тела отныне принадлежат Церкви. Вы не имеете над ними власти, сэр Конрад.

– Никто не выше закона, – сказал Вонвальт. – Если ваши прихвостни столь уверены, что мой клинок не дотянется до них, то пусть сознаются в содеянном. По вашим собственным словам, им ничего не грозит. Считайте это испытанием их веры.

Никто не подал голос. К этому моменту процессия остановилась вместе с Клавером, и люди столпились позади нас. Никогда прежде я не ощущала чужое внимание столь остро.

Вонвальт повернулся к войску и повысил голос:

– Кто пришел сюда из Моргарда? Кто из вас участвовал в сожжении Рилла? Именем императора Кжосича IV я обвиняю вас в убийстве. Если вы сознаетесь, я обезглавлю вас здесь и сейчас. – Он повернулся и указал на Клавера. – Патре Клавер утверждает, что вы выше законов общего права и что я не смогу этого сделать. Если вы верите словам священника больше моих, то признавайтесь! Вам нечего терять.

Мне казалось невозможным, чтобы над Хаунерской дорогой – одной из крупнейших дорог Империи, ежедневно пропускавшей через себя тысячи человек, – повисла тишина. Но в тот миг мы словно оказались на кладбище. Перед нами стояло войско из нескольких сотен человек, преисполненных праведного рвения и, несомненно, будучи частью толпы, чувствовавших себя непобедимыми, – и это войско было остановлено одним-единственным Правосудием. Даже надменные лорды, облаченные в свои дорогие доспехи и подпоясанные мечами, не могли вымолвить ни слова. Возможно, кто-то из них и был вассалом Вестенхольца, но дерзости своего господина они не разделяли.

– Эти воины отдали себя делу Бога-Отца, – громко произнес Клавер. Его маска спала. Я увидела за его словами гнев и страх. – Они дисциплинированны. Они не станут ввязываться в эти бестолковые игры.

Вонвальт не обратил на него внимания.

– Я уверен, здесь есть хотя бы один человек, совершивший то злодеяние. Я повторяю! Именем Императора я обвиняю любого, участвовавшего в сожжении жителей Рилла, в убийстве! Пусть тот, кто не согласен с этим обвинением, выскажется в свое оправдание!

– Это не преступление, если убиваешь еретиков, – крикнул кто-то из толпы. Мое сердце екнуло. Я надеялась, что ни у кого не хватит дурости ответить. Пусть Вонвальт искренне