Вонвальт пожал плечами.

– Я не могу пойти другим путем, это не в моей власти. Ты не хуже меня знаешь, чего требует Орден в случаях, когда здание суда находится менее чем в дне пути. Ожидается, что однажды, когда вся Империя будет окончательно укрощена и цивилизована, суды полностью заменят нас. И не смеши меня, это займет вовсе не «несколько недель».

Августа смотрела Вонвальту прямо в глаза.

– Конрад, каждый день, что ты задерживаешься здесь, – это день, когда наши враги продолжают плести свои интриги.

– Реси, ты позоришь себя подобными безумными речами, – резко сказал Вонвальт. – Я выслушал тебя и сказал, как поступлю. Больше здесь нечего обсуждать!

Я видела, что он задел Августу не только как коллегу, но и лично. Она сделала большой глоток вина, затем погасила трубку и встала.

– Ты хорошо понимаешь, что просто упрямишься, Конрад, – сказала она. – Я молюсь, чтобы за последствия пришлось расплачиваться лишь тебе. – И она без лишних церемоний покинула таверну.

Вонвальт закатил глаза и прикончил остатки своего эля.

– Она говорит так, словно небеса вот-вот рухнут нам на головы, – буркнул он.

– А ведь она не глупа, – сказал Брессинджер. – Вы не думаете, что ваше с ней прошлое не дает вам трезво оценить ситуацию?

– Империя каждый год разделывается с полудюжиной восстаний, – резко ответил Вонвальт. – Это зачахнет в зародыше так же, как и все остальные. Оно лишь кажется более важным, потому что мы оказались лично втянуты в эти события. У нас здесь есть важное дело, которое нужно закончить. Лишь тогда я займусь этими интригами. Вероятнее всего, уже через две недели головы Вестенхольца и Клавера будут красоваться на пиках у Императорского дворца, а трупы храмовников будут иссыхать на диких лугах Керака.

Брессинджер хмыкнул.

– Надеюсь, вы правы, – только и сказал он.

Однако Вонвальт был неправ. Он ошибался так, как никогда прежде.

XIV

Последний мирный вечер

«Лишь тот, в чьей груди бьется каменное сердце, способен стать достойным Правосудием».

Из «Сованского преступника» Катерхаузера Кодекс: советы практикующим Правосудиям

Лошади не выдержали бы еще одной бешеной скачки, поэтому нам понадобился весь остаток дня, чтобы доехать до Долины. Путь мы провели в тягостном молчании. К тому моменту когда мы въехали в Вельделинские ворота, тьма уже начала сгущаться и моросящий дождь превратился в мокрый снег.

Вонвальт повернулся к Брессинджеру. Его неопрятная борода намокла и блестела.

– Ты поедешь со мной, – сказал он. – Есть одно дело, с которым я хочу разобраться сегодня ночью. – Затем сэр Конрад раздраженно прибавил: – Грейвсу придется подождать до завтра. Хелена, можешь делать что хочешь. Увидимся завтра на рассвете.

Я не стала возражать. Я была рада избавиться от общества Вонвальта. Пусть он отказывался видеть то, что происходило вокруг него, я все же была напугана. Вечер на то, чтобы отвлечься, был очень кстати, и я точно знала, куда пойду.

Я оставила лошадь в стойле у здания стражи, а затем поспешила по холодным сумеречным улицам. Стражники зажигали фонари и пытались прогнать с них попрошаек. Сержант в здании стражи сказал мне, что Матас и его отец жили в западной части города, где обитала большая часть горожан среднего достатка. Дома здесь были совсем не похожи на покосившиеся хибары восточной части, где из Гейл выловили тело леди Бауэр, но и до особняков богатых торговцев и правящих классов, к которым я уже привыкла, они недотягивали. Строения были высокими, простыми, с деревянным каркасом и мазаными стенами; они теснились друг к другу столь плотно, что промеж нависавших над улицами крыш почти не проникал свет.

Матас занимал комнаты на верхнем этаже одного из домов. Поднявшись по скрипучим ступеням, я постучала в дверь.

– Хелена? – с недоуменным видом спросил Матас, когда открыл дверь. Было так странно видеть его в простой домотканой одежде. – Как… зачем ты пришла?

Я рассмеялась, видя его замешательство, и бросилась обнимать его. Правила приличия не допускали подобной фамильярности, но после невеселых событий того дня мне очень хотелось, чтобы меня утешили. Думаю, Матас был немного ошарашен столь неподобающим проявлением моих чувств, но, несмотря на это, его руки сомкнулись, и он крепко прижал меня к себе.

– Хвост Казивара, где ты была? – спросил он. – Я боялся, что ты и Правосудие уже уехали. Я видел, что в городе еще околачивается ваш пристав, но он, кажется, не хотел со мной разговаривать.

– Ой, не обращай внимания на Дубайна, – небрежно сказала я, хотя на самом деле сильно разозлилась на Брессинджера за то, что он не сказал Матасу, куда я пропала. – Я ездила в Моргард по Имперской Эстафете.

Матас выпучил глаза.

– По Эстафете! Мать-Богиня! Да я бы убил за то, чтобы ее увидеть. А правду о ней говорят? Будто ты мчишься по Хаунерской дороге со скоростью орла так, что аж дух захватывает? Я слышал, что в хорошую погоду до побережья можно добраться всего за неделю.

– Все точно так, как ты говоришь, – сказала я. – Впрочем, должна признаться, под конец путешествия мое мягкое место было мне не очень благодарно.

Матас хотел было ответить какой-то пошлостью, но остановил себя, вспомнив о приличиях. Он зарделся, и я, сообразив, что происходит, удивленно раскрыла рот.

– Негодяй! – сказала я и толкнула его, хотя на лице у меня была улыбка. – Ты же… в присутствии дамы. – Я напустила на себя важный вид, и он рассмеялся.

– Я готов с радостью его растереть, – смело сказал он. По сованским меркам это было крайне неприлично, хотя в Мулдау я слышала предложения и похуже. Как бы там ни было, я была рада отбросить привычные душные манеры и просто подурачиться с юношей, который мне нравился.

– Вы не сделаете ничего подобного, сэр, – сказала я. – Агент Империи вроде меня не может позволить, чтобы ее… мягкие места… кто-либо… – закончить я не смогла. Я рассмеялась, он рассмеялся вместе со мной, а затем мы поцеловались. О, с какой тоской в сердце я вспоминаю о тех счастливых мгновениях. Я схожу с ума, думая о том, какой выбор тогда сделала. О том, что все могло сложиться по-другому.

– Входи, – сказал Матас, приглашая меня внутрь. – Мой отец будет рад познакомиться с тобой.

– А я – с ним, – тепло сказала я.

Мы вошли в небольшую гостиную, в которой располагались стол, стулья и место для готовки с железным чайником и вертелом. В небольшом очаге горел огонь, по счастью не заполнявший комнату дымом, хотя и источавший удушающий жар, который