тысяч воинов, закаленных в многолетних кампаниях. Они бы наголову разбили сборище храмовников, вдесятеро превосходящее их по численности.

– Легионы рассеяны по всему свету, – сказала Августа. – Пропади моя вера, Конрад, услышь же, что я тебе говорю. По меньшей мере половина их войск сейчас на востоке, растянута вдоль реки Кова и сражается с Конфедерацией. Остальные рассеяны по всей Империи, расквартированы по гарнизонам, поддерживают порядок или продолжают военные кампании. – Она махнула рукой. – Но сейчас не об этом.

Вонвальт вздохнул.

– Ладно, продолжай, – сказал он. Я заметила, как Брессинджер косо глянул на него. Упрямство не числилось среди недостатков Вонвальта, но в тот день всем за столом казалось иначе.

Августа стиснула зубы.

– Клавер принадлежит обществу правоверных неманцев, которые считают, что силы Ордена должны быть возвращены Церкви. Они много лет давили на Императора, чтобы жрецам позволили посещать Великую ложу и изучать наши методы. Однако Клавер пошел еще дальше: он требует, чтобы нашими силами наделили храмовников и чтобы те использовали их как оружие. Подумай, Конрад: не нужно много усилий, чтобы извратить Голос Императора и с помощью него, например, заставить человека бросить оружие. А ведь есть и другие, более древние силы, описанные в старинных манускриптах, которые магистры хранят под замком и которые не применяет даже Орден. Для солдата подобная сила чрезмерна. А если ею овладеет политик – об этом и подумать страшно. Даже сам Император не владеет Голосом. Люди никогда полностью не доверяли нашему Ордену, но они, по крайней мере, верили, что мы используем наши силы во имя добра и с их помощью следим за соблюдением законов общего права ради всеобщего блага. Клавер же желает заполучить эти силы и с их помощью захватить известный мир во имя Немы. И Вестенхольц, и все остальные млианарские патриции готовы ему помочь.

Повисла тишина. Было трудно осознать то, что говорила Августа. Я своими глазами видела, как Вестенхольц выстоял против Голоса; видела, как Клавер и его храмовники маршировали по Хаунерской дороге; видела дюжину других вещей, которые подтверждали опасения Августы. Но даже зная все это, я не могла поверить, что происходит нечто столь судьбоносное. Несмотря на то что Августа была искренне убеждена в своих словах, звучали они немного безумно. Сейчас мне больно думать о том, как безучастно мы отнеслись к ее предупреждению, что мы не оставили дело леди Бауэр сэру Радомиру и его подчиненным и не помчались на юг, в столицу. Даже тогда у нас еще оставалось немного времени, чтобы все изменить.

– Я не знаю, чего ты ждешь от меня, – наконец сказал Вонвальт. – Закон есть закон. Наш Орден не вмешивается в политику. По крайней мере, в теории.

Августа оживленно махнула трубкой.

– Если мы не вмешаемся, то Ордену придет конец; Церковь поглотит и его, и наши силы. Мы слишком расслабились за годы, решили, что все просто принимают верховенство общего права как данность. Правосудия стали мягкотелыми. Мы – сборище философов и юристов, которые больше заинтересованы в том, чтобы писать и продавать книги, а не приводить законы в действие. В некоторые города, которые я посещала, уже много лет не ступала нога Правосудия.

Вонвальт выпрямился.

– У меня остались дела в Долине. Пока я их не закончу, я отсюда не уеду.

Стало ясно, что Вонвальт не до конца поверил в рассказ Августы о надвигающейся неминуемой опасности, и много позже он сам признавался мне в этом. Тогда у него были свои причины, которые лишь сейчас, годы спустя, кажутся надуманными. Все-таки он был ветераном Рейхскрига. Он своими глазами видел, на что способны Легионы. Он понимал, как и все мы, что Вестенхольц и Клавер были опасными людьми, явно ввязавшимися в какие-то политические интриги. Но он никогда всерьез не думал, что хоть кто-нибудь, будучи в своем уме, выступит против Императора и победит. Кжосич IV был беспощадным человеком и блестящим стратегом. Достаточно было лишь посмотреть на тех, кто сидел за нашим столом, чтобы увидеть свидетельство его успеха: йегландец, грозодец и толка; все – подданные Империи, и даже более того – ее официальные представители. Наши короли были мертвы, а страны стали простыми провинциями, и все это за последние пятьдесят лет. Лишь Августа была исконной уроженкой Совы.

– Как бы там ни было, – Вонвальт невежливо отмахнулся от Августы, словно все сказанные ею слова повисли облаком между ними, – все патриции, храмовники и церковники мира не смогут силой отнять у Ордена способности. Чтобы хорошо овладеть ими, требуются годы терпеливого изучения. Меня не заботит, что несколько человек научились противостоять Голосу Императора. Это слабейшая из наших сил, и научиться сопротивляться ей проще всего. Всякий образованный и достаточно хладнокровный человек может и безо всякого обучения сорвать любые попытки применить ее. А способности говорить с мертвыми, с животными, читать мысли… все они развиваются под тщательным надзором на протяжении многих месяцев. Магистру Кейдлеку достаточно лишь отказаться. Если магистров убьют, знания будут утрачены вместе с ними.

– Обучение занимает годы лишь потому, что излагается пространными академическими понятиями. Убери всю науку, все право, и упорный человек сможет успешно овладеть многими нашими силами в кратчайшие сроки. – Августа продолжила, прежде чем Вонвальт успел возразить: – Кроме того, под угрозой пыток магистры могут и сломаться. Или, может быть, их подкупят посулы сказочных богатств и гарема покорных юношей и девушек? Брось, Конрад, они, конечно, слуги закона, но не все разделяют наше рвение. Когда ставки столь высоки, они не погнушаются взяточничеством. Сам магистр Кейдлек уже начал по-тихому выдавать наши секреты неманцам, хотя хватило бы одного слова Императору, и тот положил бы конец поползновениям патрициев. Магистры – не воины, Конрад. Те дни, когда они объезжали окраины Империи, уже давно прошли. Они не станут защищать законы общего права любой ценой.

Повисла долгая пауза, дольше, чем прежде. Вонвальт прикрыл глаза и рассеянно жевал трубку. Затем он сделал глубокий вдох.

– Когда я завершу дела здесь, то сразу же вернусь в Сову. Даю тебе слово. И тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы восстановить верховенство общего права, положение магистра Кейдлека и Ордена тоже.

– Будет лучше, если ты выволочешь Кейдлека за ухо и сам займешь его место, – проворчала Августа, но, когда Вонвальт поджал губы, склонила голову. – Спасибо, Конрад. Мне остается лишь молиться о том, чтобы ты завершил свое дело поскорее.

– Оно почти закрыто. Еще несколько ходов, и виновные будут у меня.

– И тогда ты поедешь на юг?

– После того как они предстанут перед судом.

Рука Августы сжалась в кулак.