Утром накануне кампании Али вошел в мечеть в Куфе, чтобы помолиться. Там его встретил Абдуррахман ибн Мулджам, хариджит, который пробивал себе дорогу через толпу в мечети, крича: «Суд принадлежит Богу, Али, а не тебе!»

Выхватив отравленный меч, ибн Мулджам нанес удар по голове Али. Это была поверхностная рана, но яд сделал свое дело. Через два дня Али скончался, а вместе с ним и мечта Бану Хашим объединить святую общину Бога под знаменем семьи Пророка.

В проповеди, которую Али произнес за несколько лет до того, как его убили, он отметил, что «добродетельный человек признается таковым по тем благим поступкам, которые говорят за него, и по тем похвалам, которые Бог предназначает ему получать от других». Это были пророческие слова, поскольку Али мог умереть, но не мог оказаться забытым. Для миллионов шиитов по всему миру Али остается образцом мусульманского благочестия, он – свет, который освещает прямой путь к Богу. Он, по словам Али Шариати, «лучший в речи… лучший в поклонении… лучший в вере».

Именно это героическое восприятие Али было прочно заложено в сердца тех, кто обращается к нему как к человеку, который, по их убеждению, был единственным преемником Мухаммада не как четвертый халиф, а как нечто большее.

Али, как утверждают шииты, был первым имамом: живым доказательством Бога на земле.

Халифат, как пишет сэр Томас Арнольд, «вырос без какого-либо предвидения». Это было образование, которое смогло развиться не столько благодаря сознательной решимости праведных халифов, сколько в результате противодействия уммы условиям внешней среды в процессе ее роста из крошечной общины в Хиджазе до обширной империи, простирающейся от Атласских гор в Западной Африке до восточных окраин Индийского субконтинента. Поэтому неудивительно, что разногласия по поводу полномочий халифа и природы уммы в конечном итоге раздробили мусульманскую общину, навсегда разрушив надежду на сохранение единства и гармонии – дело, которое Мухаммад завещал своим последователям. Также неудивительно, что трое из четырех первых лидеров ислама были убиты другими мусульманами, хотя важно признать, что и повстанцы, убившие Усмана, и хариджиты, убившие Али, были, как и их духовные преемники среди сегодняшних джихадистов, гораздо более заинтересованы в сохранении своего личного идеала общины Мухаммада, чем в защите сообщества от внешних врагов.

После смерти Али Муавия смог установить абсолютный контроль над всеми мусульманскими территориями. Переместив столицу из Куфы в Дамаск, Муавия закрепил престол за династией Омейядов, завершив тем самым процесс преобразования халифа в короля, а уммы – в империю. Арабская династия Муавии правила совсем недолго – с 661 по 750 г. Она была смещена династией Аббасидов, пришедшей к власти с помощью обращенных в ислам неарабов (в основном персов), которые значительно превзошли в численности арабские элиты. Аббасиды заявили, что их род происходит от дяди Мухаммада аль-Аббаса, и получили поддержку от шиитских фракций, переместив свою столицу в Багдад и устроив массовые убийства всех членов Умайя, которых смогли найти. Но шииты отвергли утверждения Аббасидов об их легитимности и в результате были безжалостно преследуемы новыми халифами.

Продолжая править как светские короли, халифы Аббасидов гораздо глубже вовлекались в религиозные вопросы, чем их предшественники Омейяды. Как мы увидим, седьмой халиф Аббасидов аль-Мамун (ум. 833) даже попытался установить для мусульман, которые находились под его властью, закон о непреложном толковании ислама, начав краткосрочную и, как показало время, безуспешную религиозную инквизицию против тех улемов, которые не соглашались с его богословскими убеждениями.

Хотя их династия правила вплоть до XII в., последние аббасидские халифы были не более чем номинальными фигурами, которые не обладали прямой властью над мусульманскими землями. Даже Багдад, столица их империи, находился под контролем шиитского конгломерата аристократических иранских семей, называемых Буиды, которые в период с 932 по 1062 г. управляли всеми делами государства, но все же позволяли аббасидскому халифу оставаться на своем не имеющем реальной власти троне. Между тем в Каире Фатимиды (909–1171) – шиитская династия, представители которой заявляли, что их корни восходят к жене Али и дочери Мухаммада Фатиме, – утвердились как соперники Багдада, поддерживая политический контроль над всеми землями от Туниса до Палестины. А в Испании Умайя Абд ар-Рахман, которому удалось спастись бегством от устроенной в Сирии резни, основал династию, которая просуществовала до XV в., а проводимая ею политика стала парадигмой мусульманско-иудейско-христианских отношений.

Руководители персидских Буидов были в итоге смещены их же рабами-тюрками, которые основали династию Газневидов (977–1186), объявившую сюзеренитет над Северо-Восточным Ираном, Афганистаном и Северной Индией, а также династию Сельджуков (1038–1194), правившую на большей части восточных земель. Именно тюрки, проникая в различные султанаты в качестве наемных ополченцев, много лет спустя смогли воссоединить большинство мусульманских земель под властью единственного халифата Османов – суннитской династии, которая правила из своей столицы Стамбула с 1453 до 1924 г., когда Османская империя пала и халифат был упразднен.

Более не существует такого понятия, как халиф. С возвышением современного национального государства на Ближнем Востоке мусульмане изо всех сил стремятся примирить свою двойственную идентичность как граждан независимых государств и как членов единого мирового сообщества. Некоторые утверждают, и часть из них – необычайно жестко, что халифат должен быть восстановлен как эмблема мусульманского единства. Эти мусульмане убеждены, что идеалы ислама и национализма противоположны друг другу. В частности, Абул Ала Маудуди, основатель пакистанского социально-политического движения «Джамаат-и-Ислами»[17], считал, что единственно легитимное исламское государство должно быть мировым государством, в котором не будет места расовым и национальным предрассудкам.

XX век стал свидетелем трансформации исторического спора о полномочиях халифа и природе уммы в дебаты об оптимальном пути сочетания религиозных и социальных принципов ислама, которые были определены Мухаммадом и развиты праведными халифами, с современными идеалами конституционализма и демократических прав. И все же эти современные дебаты по-прежнему глубоко погрязли в тех же вопросах религиозной и политической власти, с которыми умма боролась в течение нескольких первых столетий ислама.

Так в 1934 г. реформатор-модернист Али Абдель Разик (1888–1966) выступал в своей книге «Ислам и основы управления» (Islam and the Bases of Government) за разделение религии и государства в Египте, проводя четкое различие между властью Пророка, которая, по его мнению, была ограничена исключительно религиозными полномочиями Посланника Бога, и чисто светской функцией халифата, являвшегося просто гражданским институтом, который все мусульмане были вправе подвергать сомнению, находясь в оппозиции или даже восставая против власти. Али Абдель Разик утверждал, что универсальность ислама может основываться только на его религиозных и нравственных принципах, которые не имеют никакого отношения к политическому порядку отдельных государств. Несколько лет спустя египетский ученый и активист Сейид (Саййид) Кутб[18] (1906–1966) высказался против аргумента Разика, считая, что сфера полномочий Мухаммада в Медине охватывала как религиозную, так и политическую составляющую, поэтому единственно законным исламским государством является то, которое заботится как о материальных, так и моральных потребностях своих граждан.