– Скромничаете, ваше степенство. Так чьи это сабли, ежели не семейный секрет? – спросил Илья Кутузов.

– Да какой секрет! – охотно отозвался Данила. – Это подарки ныне покойных старых друзей по каравану яицких казаков Кононова да Погорского внуку моему Тимошке да…

Илья Кутузов, словно только и ждал упоминания о яицких казаках и о внуке, негромко сказал:

– Тогда примите поклон и пожелание всем вам здравствовать от вашего Тимошки.

Данила привскочил с лавки, торопливо оглянулся, закрыта ли дверь горницы. Тяжело сел и уставился в лицо Кутузова умоляющим взглядом. И этот взгляд сказал подпоручику то, что не сказали бы слова: старый Данила знал, что внук его по крайней мере не лежит больным в Яицком городке у знакомого лекаря, а что житейский ураган закувыркал его неведомо где, если очутился тот Тимошка на пути корпуса полковника Чернышева, почти в тысяче верст от Яицкого городка.

– Где ты видел его, батенька мой, голубчик, нашего Тимошу? – совладав с волнением, спросил Данила, сцепив пальцы в один кулак. – Жив-здоров ли? Ох, что же я мелю старым языком! Коль поклон передавал, стало быть, жив-здоров. Ну, расскажи, голубчик, все до словечка. Где виделись, о чем довелось поговорить? И скоро ли внук к родительскому дому будет?

– Свиделись мы ночью в Чернореченской крепости, – начал рассказ Илья Кутузов, по-прежнему поглядывая на старые яицкие сабли. – Как раз накануне большого конфуза нашему корпусу от воровских отрядов самозванца Емельки Пугачева. – И подробно, ничего не утаивая, поведал купцу, как получили они весть о побитии ворами генерала Кара, о военном совете у полковника, о нежданном приходе перебежчиков из шайки воров, где за старшего был депутат, казацкий сотник Тимофей Падуров.

При этом имени Данила дернул кустистыми бровями, поведал подпоручику, что Тимофей Падуров ему хорошо знаком по совместной работе в комиссии по составлению нового Уложения.

– С тем сотником, – продолжил Илья Кутузов, – было четыре казака и один, одетый в солдатский кафтан… Это был ваш внук Тимошка, живой и невредимый.

– Внук мой Тимошка, – как эхо повторил сраженный услышанным Данила. – Стало быть, и он был среди тех, кто бежал от воров? Так, да? А как же он попал к ним? К тем ворам? Не сказывал он тебе о том? Ведь его не забирали в рекруты, не по годам еще…

Данила задал вопрос, а сам испуганно глядел в глаза подпоручику, словно ждал, что тот вопросом на вопрос тут же и сразит его: «Неужто сам не знаешь, как он там оказался?»

Илья Кутузов заметил замешательство Данилы, но отнес это к нежданной вести о пропавшем внуке.

– Сказывал Тимошка, что с отрядом майора Наумова, желая послужить матушке-государыне Екатерине Алексеевне, прибыл он в Оренбург. И взят был в плен на военной вылазке из города супротив самозванцевой толпы. А потом якобы с тем сотником Падуровым и бежал ночью. К нам в крепость вышли якобы с желанием и далее служить государыне императрице.

– Ну а далее что же? Где он теперь? – допытывался Данила. Он в рассказе подпоручика, словно в зеркале, хотел увидеть все, что произошло по выходе корпуса из Чернореченской крепости.

– Далее шли мы всю ночь проселочной дорогой за теми проводниками, – медленно, снова переживая боль неудачной битвы и стыд поражения, рассказал о переправе через реку Сакмару, о первых бомбах и о тысячах бунтовщиков, поваливших из лесу на гренадеров, которые лежали в санях, мерзлым чуркам подобно, в ожидании своей очереди идти на тот берег реки.

– Ох, господи, – только и выдохнул Данила. – А что, Тимошу боле не видел, ваше благородие?

– Нет, – ответил Илья Кутузов. – Не довелось видеть. Как ушел он в голову корпуса с теми проводниками, так и не свиделись боле. Кричали солдаты оттуда: «Засада! Измена!» Потому и закралось мне в душу подозрение: не навел ли тот сотник Падуров, братец нашего бургомистра Халевина, как здесь я узнал позже, наш корпус умышленно на войско Емельки Пугачева? А тот, изготовившись заране, и взял нас почти голыми руками. Голова трещит от этих мыслей!

– А как же тогда мой Тимошка? – Данила поднял на подпоручика глаза растерянного и загнанного в тупик беззащитного человека.

– Мог по обману пойти за тем сотником, не ведая, что творит. Сказали ему – бежим от самозванца, он и побежал, желая волю обрести и тем себя от смерти уберечь. – Илья Кутузов неопределенно пожал плечами: как еще можно объяснить такое дело, когда в голове одни смутные догадки?

– А из казаков, которые с ним, с тем сотником, были, по имени никого не окликали? – Данила все пытал гостя, силясь узнать доподлинно, что же там содеялось. И похолодело под сердцем, пока подпоручик усиленно тер пальцами нахмуренный лоб.

– По имени, по имени… – Подпоручик старательно вспоминал короткую, сумбурную встречу с Тимошкой. И обрадовался, вспомнив-таки: – Как же! Его позвал один пожилой казак, а Тимошка, обернувшись, отозвался: «Иду, дядя Маркел». Точно – дядя Маркел! Фу-у, даже вспотел от натуги, – улыбнулся Илья Кутузов. – А с тем Маркелом еще два дюжих казака были, лет под сорок, не моложе.

Горница перед глазами Данилы поплыла куда-то в сторону, а в валенки будто кто по двухпудовой гире положил…

Илья Кутузов говорил еще что-то, а у Данилы в голове, словно отчаявшаяся муха в паутине, бились и не находили выхода жуткие слова: «Засада! Измена!» Ну конечно же с Тимофеем Падуровым были братья Опоркины! А от них и Тимоша не отстал ни на шаг!..

– Только я со своими гренадерами и вырвался, промчал мимо Чернореченской крепости да к Самаре воротился, – наконец-то вник Данила в суть дальнейшего рассказа подпоручика Кутузова. – А по моим следам спешил уже другой горький вестник – комендант Бузулукской крепости… От него и узнали, что из нашего корпуса почти все офицеры тем самозванцем повешены за отказ присягнуть и служить вору и разбойнику… То и мне было бы, не отбейся я от конных яицких казаков. – Подпоручик умолк, посмотрел на расстроенного, вдруг разом осунувшегося хозяина и торопливо встал. Одевшись, уже в сенцах вспомнил:

– О внуке Тимошке я господину капитану Балахонцеву не докладывал. Вдруг напраслину будет думать, будто и Тимошка умышленно навел корпус на засаду и был заодно с теми ворами! Только Вам, ваше степенство, и сказал о той случайной встрече…

Данила, шаркая отяжелевшими ногами, проводил гостя до калитки, как мог сердечнее поблагодарил за известие о Тимоше, пригласил заходить на чай запросто. С немалым усилием одолел четыре ступеньки крыльца и вернулся в горницу, на лавку. На обеспокоенный вопрос Дарьи из спальной комнаты, с чем приходил молодой офицер, отговорился, что, встретив днями его на улице, просил зайти и сказать подробно о походе полковника Чернышева…

Сел у окна, уронил голову подбородком на руки, беззвучно запричитал: «Ох Тимоша, Тимоша! Сколь глубоко погряз ты в кровавом деле! И отбелить тебя сам Господь теперь не сможет… Ах Маркел, Маркел, старый дружище! Что же ты натворил? Пристегнул к себе несмышленыша, под виселицу вместе скачете, и нет вам пути-дороженьки своротить в сторону…»