Те, кто был на фронте, давно потеряли связь с близкими, оставшимися дома. На фронт поступали обрывочные, передававшиеся шепотом сведения о революции в больших городах. Было трудно понять, где правда, где ложь. Ходили слухи, что революционеры готовят мир с Германией. Военных, сражавшихся на Карпатском фронте, выживание заботило гораздо больше, чем городская политика. Навязчивые мысли о том, что солдаты дезертируют, если большевики захватят власть в стране, беспокоили офицеров. В редкие моменты, когда прекращались обстрелы, бойцы были заняты тревожными мыслями.

Стояла темная ночь. Густой снег сыпался на обугленные артиллерийские лафеты, на тела погибших, на убитых лошадей. Он покрыл белым все без остатка, скрывая все подряд в долине ада и ужаса. Треск костров перед засыпанными снегом палатками был единственным звуком в ночной белой тиши. Солдаты, закутанные в шинели и одеяла, замерли, глядя на игру пламени, и будто спали с открытыми глазами. Разговаривали тихими голосами, словно боясь звуков собственной речи.

Для Сеита и его друзей тянулась еще одна бессонная ночь. Утром им предстояло прорвать линию фронта. В последние дни почему-то возросло количество пленных, и это воодушевило русские войска. Воодушевление позволило спланировать внезапную атаку. Сеит смотрел на своих измученных солдат, спавших прямо на снегу, и гадал, как далеко смогут они пробиться в тыл врага, пока их всех не перебьют.

Миша рисовал сухой веткой на снегу кресты. Джелиль протянул ему кружку с горячим чаем. Он поднял глаза:

– Спасибо, Джелиль.

Джелиль добавлял в чай, который он разносил, несколько капель водки. Каким бы горячим ни был чай, но мороз был так силен, что согреться быстро стынущей на холоде водой было трудно. Миша сделал большой глоток, чувствуя, как жидкость льется по горлу, тепло проникает в кровь и разогревает тело.

– Помнишь, Курт Сеит?

Сеит посмотрел на друга.

– Что? – спросил он.

– Помнишь, как мы ездили в алуштинские леса и купались там в маленьком холодном озере?

Сеит криво улыбнулся:

– Сейчас мы не в Алуште, но так холодно, что мы будто в холодном озере.

– Ты не слышал ничего о своей семье?

– Нет, Миша. Уже четыре месяца я о них ничего не знаю.

– Как думаешь, революция дошла до Крыма?

– Не имею представления.

– Если большевики захватят власть, они нас в живых не оставят, ты понимаешь?

Сеит попытался рассеять беспокойство друга, вновь начавшего рисовать на земле кресты:

– Не будь таким пессимистом, дорогой Миша. Я уверен, что есть разумные люди с обеих сторон. Эти люди будут пытаться создать такие условия, при которых обе стороны смогут, по крайней мере, мирно сосуществовать. Может быть, именно в эту минуту они работают над решением. Кто знает?

Сеит, конечно же, разделял беспокойство друга. Михаил не просто был из очень богатой семьи – его мать была очень близка к царице. Если красные возьмут власть, то такие, как Миша, окажутся в верхних строчках расстрельных списков. Сеит тоже очень беспокоился за свою семью в Крыму. Он слышал, что красные нападают на поместья и виноградники, убивают ничего не подозревающих хозяев. Положение мирзы и служба его отца при царском дворе непременно и семью Эминовых поместила в эти самые списки. Но вслух он ничего не сказал, а только вздохнул, погрузившись в тяжкие раздумья. Эти мысли отвлекли его от забот о грядущем дне.

Осман и Джелиль, слушая обоих друзей, чистили револьверы. Зазвучала гармонь, и кто-то запел. Вскоре к песне присоединились все. Песня рассказывала о бескрайних степях, реках, тройках, скользящих по снежным дорогам, о неразделенной любви к красавице и о горе-печали русской земли. Красота и тоска песни заполнили воздух, смешавшись с горем и печалью присутствовавших.

Отряд Сеита был готов выступить на рассвете. Все солдаты и офицеры написали прощальные письма, которые следовало послать их семьям в том случае, если они не вернутся, и передали письма оставшимся в лагере. Во время последней атаки венгры были отогнаны и, по всей видимости, не имели времени вернуться. Сеит решил пойти по кратчайшему пути к цели. Часть пути пролегала по открытой, незащищенной местности. Было так тихо, что хотелось верить, будто война закончилась.

Передовые дозорные внезапно вернулись. Сеит взмахом руки остановил конный отряд. Дозорные неслись назад. Задыхаясь и отдав честь, они остановились перед Сеитом. Один из них возбужденно доложил:

– Мы видели австрийцев, господин офицер.

– На каком расстоянии?

– Примерно с версту.

Сеит знал, что рано или поздно они встретятся с венграми, но не ожидал, что это случится так скоро. Нахмурившись, он спросил:

– Много их?

– Не так много. Большая часть – раненые.

Сеит посмотрел в сторону противника, как будто видел его, и сказал Джелилю:

– Они, наверное, ждут подкрепления. Иначе давно отступили бы.

Потом подумал и добавил:

– Нам лучше окружить их до того, как подкрепление придет. Джелиль, Михаил, вы и ваши люди продолжайте двигаться в этом направлении. Осман, ты возьмешь влево.

Он кивнул в сторону покрытого лесом холма:

– А я пойду напрямик. За холмом дорога, ведущая в долину.

Миша, Джелиль и Осман выстроили своих людей и ждали. Сеит приказал им атаковать, даже если он не вернется. Затем Сеит тихо сказал своему коню:

– Вперед, Чорап, может, это наша последняя поездка.

Конь тряхнул красивой черной с белым яблоком головой, будто понял слова хозяина. Снег падал со вчерашнего дня, теперь надвигалась метель. Холод пробирал до костей. С холма не было видно ни долины, ни дороги. Все было совершенно белым. Деревья, небо, земля, лошади, солдаты – все было укрыто белым одеялом. Сеит решил, что будет слишком рискованно вести людей, не разведав обстановку. Он остановил группу жестом руки и поехал один. Снег сократил видимость почти до нуля. Он доехал до старой сосны и увидел, что в нескольких метрах перед ним равнина заканчивается. На ее краю начинался глубокий овраг, и Сеит вовремя остановил лошадь. Он перевел дух. Маленькая беспечность могла привести к несчастью. Он спешился и привязал коня к дереву. Осторожно пошел к краю оврага, прикрывая рукой глаза от нестерпимого снежного сияния, и постарался рассмотреть что-либо на дне оврага, но не смог. Видны были только хлопья снега, стремительно летевшие во все стороны. Он обернул вокруг головы шарф и опустил его на глаза, чтобы защититься от пурги, затем лег на снег и приложил ухо к земле, пытаясь расслышать топот передвигающихся войск. Он упрямо ждал. За короткое время его уши привыкли к снегу и ветру. Вот! Что-то удалось расслышать. Посторонний звук, такой знакомый. Он по-прежнему ничего не видел, но не сомневался, что слышал колеса артиллерии и топот сапог. Он вскочил, смахнул снег с шинели. Чорап стоял рядом с деревом, в снегу до колен с белыми отметинами, из-за которых он и получил свою кличку Чорап – Чулок. Метель беспокоила коня, он нервничал. Сеит похлопал его по голове, чтобы успокоить. Затем вскочил на него, чтобы поскакать к своим. Он вонзил шпоры в бока коня, и в тот же самый момент гром канонады разорвал долину. Конь встал на дыбы, повернулся и бросился в сторону оврага. Сеит попытался его удержать, однако животное потеряло рассудок. Сеит не узнавал коня, которого он сам выкормил и вырастил. Тот превратился в безумного зверя и галопом несся к оврагу, где неизбежной была смерть. Сеит набирал и отпускал повод, кричал знакомые команды, сжимал круп ногами, но конь стал неуправляем.