Теплая сырость становится невыносима. Я замечаю трубы на стене по правую руку. Еще несколько шагов, и трубы множатся, как линии на схеме лондонского метро. Я вижу щит питания, датчики с мигающими лампочками.

Догадка кружится в закулисье подсознания и готовится к выходу. Впереди коридор расходится вширь. Правая стена с трубами сворачивает за угол.

Мерный гул генераторов становится громче, ближе с каждым моим шагом.

На шнурке, свисающем с потолка, болтается голая лампочка, горящая тусклым из-за корки запекшейся копоти светом.

Мурашки по коже.

Что-то смутное не дает мне двигаться дальше. Что-то испуганно сжимается в животе. Чистая правда, хотя и звучит как бред.

Отдышавшись, я делаю шаг за угол, держа зажигалку перед собой.

Догадка врывается с диким свистом.

Я стою в бойлерной из видео.

Со мной тут никого. Ни человеческой фигуры на полу. Ни бестелесного фантома над фигурой на полу. Это и понятно.

Есть только сеть труб, щитков и датчиков на стене, и этого достаточно, чтобы голова пошла кругом от дежавю.

Некоторое время я все тут разглядываю, просто так: тихо стою и не отвожу глаз. Пот течет по мне градом и разъедает глаза. Зажигалка в руке обжигает.

Слышно только неутомимый гул генераторов.

Я выхожу из транса, только когда замечаю что-то краешком глаза. Что-то подозрительно похожее на тень промелькнуло у лифтов.

Но стоит мне прищуриться, и все снова неподвижно. Обман зрения, не иначе…

Позади раздается быстрый перестук шагов.

Мурашки покрываются своими мурашками. Я разворачиваюсь на звук.

Пламя зажигалки выхватывает две пары удивленных глаз.

Первая принадлежит высокому блондину, на сером жилете у которого прикреплен бейджик с именем. Стало быть, Брэндон, парень с ресепшена. За ним стоит невысокая женщина латиноамериканской наружности и держит драную швабру как оружие. По-видимому, «Сансет-Касл» не считает уборщиц достойными именных бейджей.

– Я же говорила, – шепчет она Брэндону. Смерив меня взглядом, она задерживается на моих грязных ногах.

Брэндон поднимает ладонь в спокойном, но твердом жесте.

– Сэр, что вы здесь делаете?

– Очень хороший вопрос, – говорю.

Много плохого успело произойти с тех пор, как я садился за эту книгу.

Кровь на простынях.

Кровь на моих руках.

Мне нужна помощь.

Я боюсь, что с минуты на минуту услышу голоса полицейских в коридоре. Что выломанная дверь разлетится в щепки.

Столько сил ушло на то, чтобы набрать на телефоне номер Шерилин Честейн. Руки трясутся, как от Паркинсона. Когда она взяла трубку, я уже с трудом мог связать пару слов.

В голове каруселью крутились эти злотворные слова. Они грозили сорваться с губ. Рвались из пальцев на клавиатуру, с клавиатуры на экран.

Эта тварь хочет, чтобы я дал волю словам и печатал их без конца, вечно. Это страшнее ломки. Когда тащишь такую ношу и не видишь конца и края, рано или поздно ноги подкосятся. Но я не дамся.

Я возьму себя в руки. Я себе не позволю.

Шерилин говорила с невозмутимым спокойствием, и это сильно помогло. У нее был твердый голос, и она сказала мне дышать глубже.

Она знала, что так случится. А как же, она ведь пыталась предупредить меня. Почему я не послушался, когда она умоляла меня бросить Эксперимент Ая? Потому что я дурак и сам навлек это на себя. И на других. Боже, боже.

Между некоторыми клавишами – Й и Ц, Л и Д – кровь протекла тонкими ручейками. Подо всеми клавишами – озеро. Все, что я пишу, может с тем же успехом быть написано кровью. Смешно. Смеяться приятно. И важно: важно обратить все в шутку, чтобы как-то заставить себя сохранять спокойствие.

Я больше не позволю себе.

Шерилин обещала прилететь ближайшим рейсом. Я так жалок, что расплакался от благодарности.

А пока я жду, я запишу все в точности так, как оно было. Теперь уже не важно, что дальше, но случившееся должно быть задокументировано. Я боюсь, как бы эта тварь внутри меня не захватила надо мной полный контроль, и на этот раз уже окончательно. Если это произойдет, я не смогу смотреть на вещи трезво. Я буду мешком костей и мяса биться в конвульсиях на полу в специальном учреждении, кричать эти слова и никогда ничего, кроме этих слов.

До этого момента я описывал события, искажая некоторые факты.

Я преуменьшил влияние наркотиков.

Я умолчал о страхе, слезах, тошноте, медленно накатывающей из самого нутра.

Я не сказал, почему я на самом деле пишу «Джека Спаркса в погоне за сверхъестественным».

Вернемся к тому, что случилось после того, как я обнаружил бойлерную. Когда это было – три, четыре дня назад? С тех пор я ничего не успел написать, потому что дни мои были заняты Аей, а ночи – Бекс.

Мне нужно заново пережить то, что я чувствовал и думал в то время, даже если сейчас это будет казаться глупым и ограниченным. Но теперь я могу быть честен – и с вами, и с самим собой. Ведь во многом я даже себе не хотел признаваться. Бравада часто выручала меня, но если использовать ложь против себя, ты загоняешь себя в капкан.

Надеюсь, если сосредоточиться на письме, это поможет мне продержаться сутки до приезда Шерилин. И заодно – уложить произошедшее в голове.

А эта тварь внутри лучше пусть не вылазит, а то я не побоюсь снова взять в руки лезвие.

– Вот скажи, ублюдок, почему бы мне прямо сейчас не вызвать полицию, а?

Марк Ховитц – острый и угловатый человек, как нравом, так и бритвенно-острыми скулами. Комната утопает во властолюбии. Даже для управляющего отелем это как-то перебор. Мраморный стол, холодный мраморный пол, вся мебель – отлакирована и отполирована до полусмерти. Он восседает тут в костюме от Версаче и мнит себя Тони Монтаной[18].

Первые лучи рассветного солнца оставляют белые полосы на бездушных обоях. Брэндон отволок меня к начальству сразу, как только нашел в подвале, и я даже не успел сочинить какую-нибудь легенду, которую не стыдно было бы скормить Ховитцу. Я до сих пор не могу прийти в себя от открытия, что бойлерная из видеоролика по чистой случайности пряталась в недрах моего отеля. Мне страшно и не по себе. Так, наверное, чувствовал себя Тони Бонелли.

Неужели это он вчера разговаривал со мной по телефону? Нет, не может этого быть. Ну да, можешь и дальше себе это говорить.