Может, и нет.

Я делаю шаг назад, еще раз смотрю на полоску света из коридора.

Две тени еще на месте.

По моему телу невольно пробегает дрожь. Нет, нет, я не верю, что Мария Корви, мертвая или живая, стоит сейчас за моей дверью. Просто погружение в мир паранормальных идей вытаскивает со дна все эти первобытные мысли. Начинаешь вдруг бояться, чего боялись поколения предков, начиная с момента, как первая неопознанная тень была отброшена на стену пещеры.

Ген иррационального страха жив в каждом из нас. Досадный момент, но относиться к нему нужно так же, как к низкокачественной дури, которую ты случайно принял: твердишь себе, что во всех твоих жутких мыслях и страхах виноваты наркотики, и все.

А потом берешь в руки какое-нибудь оружие, так, на всякий случай.

Скажем спасибо досмотру багажа в аэропортах и запрету на провоз оружия: под руку мне подворачивается только бутылка каберне.

Медленными движениями, как в кино, я обхватываю дверную ручку.

Не знаю, открыть дверь рывком и рискнуть разбудить Бекс или подойти к делу спокойно, но дать малолетней психопатке время решить, какую именно конечность проткнуть мне ржавым гвоздем.

Одной рукой я сжимаю бутылку, как первобытный человек – дубинку, другой – поворачиваю ручку.

С тяжелым скрипом я распахиваю дверь.

Снаружи никого. Я чувствую себя последним идиотом, спасибо за беспокойство. Хорошо хоть Бекс не проснулась. Отставив бутылку в сторону, я выхожу из номера.

Закрываю дверь, заглушая шум кондиционера, и стою так в полной тишине. Только бормотание телевизора доносится из чьего-то номера.

Что я делаю? Я еще не протрезвел, мне нужно вернуться и проспаться. Но нет, я хочу найти человека, который по одному богу известным причинам взялся нашептывать мое имя через дверь моего номера.

Я хочу знать, почему я все время вижу и слышу такое, что не имеет…

– Джек…

…никакого смысла.

Новый шепот, который и впрямь смахивает на Марию, если прислушаться (и на переводчика Тони… и на оператора… Молчи, глупый, глупый мозг), доносится из другого конца коридора.

Шлепая босиком по ковру, я бегу на голос. Обувь я не прихватил – не ожидал, что меня выманят за порог, но я не в силах устоять перед этим зовом сирен. Я торможу на развилке и выбираю, куда поворачивать.

Налево – серебряный блеск подносов у каждой третьей двери перфорирует долгую полосу ковра. Коридор упирается в высокое зеркало, и я вижу там свое отражение.

Направо – еще двери, альков с притаившимся там громоздким морозильником для льда и еще одна развилка.

– Джек…

Ясно. Я мчусь влево – звук идет оттуда. Мое отражение мчится на меня, растет, с каждым шагом все более напористое.

Еще два поворота – и коридор выходит в квадратный холл, украшенный цветочными вазами. С одной стороны – два лифта, с другой – пожарный выход. Мое имя шепчут из-за тех дверей, и я распахиваю их, намереваясь поймать поганца.

Каменный пол леденит ступни. Ярко освещенная лестница вьется вниз на шесть этажей. Ни малейших признаков жизни. Ни тишайшего звука шагов.

Но настойчивый шепот продолжает звучать снизу, уводя меня за собой все быстрее, пока я не начинаю перескакивать по три ступеньки за раз. Рискую переломать себе пальцы, лишь бы вырвать победу. Потому что происходящее кажется мне сейчас безобидной детской забавой, салочками на детской площадке. Если кто-то вознамерился потянуть меня за ниточки, у него это получилось.

Вниз, вниз, вниз. Быстрее, быстрее колотится мое сердце.

На первом этаже я натыкаюсь на табличку с надписью «Холл». Я сажусь на нижнюю ступеньку и перевожу дыхание. Майка липнет к спине. Суставы хрустят, когда я повожу плечами. Зато головную боль как рукой сняло.

– Джек…

Естественно, это доносится из-за двери в холл.

Вы уже догадались, к чему все это ведет? Ну конечно, догадались. Вы же не дураки – вы читаете Джека Спаркса, конечно, вы не дураки. А вот я пока понятия не имею.

Ладонью я открываю дверь и вваливаюсь в роскошный гостиничный холл с полами из фальшивого мрамора, которые основательно отмораживают мне ноги. На противоположной стороне холла за стойкой высокий светловолосый сотрудник разговаривает с кем-то в подсобном помещении – отсюда не видно с кем. На искусно асимметричном диване развалился тип в смокинге и джинсах, уткнувшийся в телефон – не то полуночник, не то наркоторговец.

Бар в соседнем помещении спит, погруженный во тьму. Стильные железные ножки табуреток торчат ввысь, мебель – будто когда-то приснилась Хансу Рюди Гигеру[17]. Лунный свет гладит штабеля бутылок на полках: водка, джин и… да какая разница.

Я стою на краю этой картины и тяну время. Пригнул голову. Волосы как у пугала. Ботинки где-то оставил.

Прислушиваюсь, жду…

Жду…

– Джек…

Я следую на голос, миную фонтаны, подсвеченные кричащим синим и розовым светом, которые даже в этот час прилежно прыскают водой, и оказываюсь в небольшом коридоре, ответвляющемся от холла. Коридор упирается в служебную дверь, которую подпирает ведро со шваброй.

– Джек… – зовет этот невыносимый голос из темноты за дверью.

Может, я и есть Скуби-Ду, а это уборщик играет надо мной злые шутки.

Я оглядываюсь назад, в холл. Отсюда я никого не вижу, и никто не видит меня. Я тяну на себя тяжелую дверь, открываю ее шире. Перешагиваю через ведро и ступаю внутрь.

Вниз ведет старинная деревянная лестница. Выключатель не работает, но снизу льется слабый свет, и я хватаюсь за блестящие деревянные перила. Облупившиеся клочки лака на древесине кажутся идеальной иллюстрацией моего безумия в эту минуту.

Прежде чем сделать шаг, каждую следующую ступеньку я проверяю на прочность. Несмотря на такую предусмотрительность, на полпути вниз моя пятка опускается на что-то острое. Тяжело сопя, я сгибаюсь пополам. Слюна свисает с моих губ, как у собаки. Балансируя на одной ноге, я выдергиваю из пятки булавку с влажным острием.

Лестница остается позади, и под светом тусклых потолочных ламп я погружаюсь в замшелое нутро отеля. Душные служебные ходы с необработанными стенами пахнут сыростью.

Шаг за шагом я осматриваю бетонный пол в страхе наступить на очередную булавку или, того хуже, битое стекло.

– Джек…

Моя тень дрожит и корчится на стене, когда я прибавляю шаг.

Вскоре свет ламп обрывается, вести меня больше некому, и я зажигаю свою верную «Зиппо».