Я вспоминаю увиденную вчера мельком тень и дрожу всем телом. Я завел этот разговор, чтобы мне внятно подтвердили, что в подвале нет и не было никаких призраков. Но нет, Джонсону надо было разбить все мои надежды.

– Я уже пять лет как обслуживаю эту бойлерную. Эту, и еще в «Стандарте», и в «Бест-Вестерне»… В последнее время в «Сансет-Касле» стало твориться что-то не то. Я видел такие вещи… Тень, что движется сама по себе, никому не принадлежа.

Я кручу пальцем в воздухе, подгоняя рассказ. Он выдавливает две сигареты из пачки «Лаки Страйк» и протягивает одну мне. Закуривает.

– В подвале я всегда работаю один. Подкручиваю гайки, а вокруг тишина. Но с недавних пор я, простите мне мой французский, вечно вижу какую-то хрень краешком глаза. Что-то где-то движется. Черное такое. А когда я оборачиваюсь поглядеть – так быстро-быстро движется, и все приходит в порядок, и снова неподвижно, как… как…

Он подыскивает, с чем бы таким сравнить самые неподвижные вещи. Мне это не очень интересно, так что я перебиваю его:

– Могут это быть крысы?

– Нефиговые же должны быть крысы! – Он смеется, заходится никотиновым кашлем и хлопает себя по груди. – Извиняюсь за выражения. Крыс-то я б услышал. К тому же я повсюду ставлю ловушки и разбрасываю яд. Всегда так делаю.

– А если это люди приходят без спроса? Дети, например? – Я киваю на служебную дверь: – Вроде не самый охраняемый объект.

Он выдувает дым ноздрями.

– Нормально охраняемый. Когда я спускаюсь в подвал, то всегда запираю за собой. И прежде чем вы спросите, так вторая дверь, которая ведет на первый этаж… Короче, когда я вижу это существо, та дверь тоже всегда закрыта.

– Когда вы впервые заметили эти двигающиеся тени?

Он хмурит брови:

– Какое у нас сегодня число? Пятнадцатое ноября? Думаю… пару недель назад было в первый раз. Да если по правде, привидение в подвале – это не так уж и плохо. Скрашивает будни.

Я прихожу к выводу, что Джонсон – слабоумный и нельзя принимать его слова за чистую монету. Его показания противоречат сценарию, который оформился в моей голове, так что я отмахиваюсь от него. Журналистика как она есть, друзья мои.

Бекс, моя прекрасная Бекс, свернувшись калачиком в кровати, в темноте, смотрит по телевизору «Доброе утро, Америка», рядом – стакан воды и полупустая пачка таблеток.

– Я больше никогда не буду пить, – заявляет она из-под вороха рыжих волос. – Никогда.

С порога я чувствую странное напряжение между нами. Пока не знаю, помнит ли она наши вчерашние поцелуи, или помню только я, и сам нервничаю, чем, в свою очередь, смущаю ее. Я не хочу рисковать и решаю вести себя так, как будто ничего не произошло, и зову ее завтракать.

На террасе под алым навесом она любуется панорамой южной части города. Я решаю не рассказывать ей о том, что чем южнее ты находишься, тем выше шансы, что тебя изрешетят в бандитской перестрелке.

– Неслабо для первого дня отпуска, – говорит она за беконом, яичницей и кофе.

– Хорошо все помнишь? – спрашиваю я беззаботно.

Она забыла надеть солнечные очки, но ее глаза, к сожалению, ничего не выдают.

– Первую половину вечера – да. После этого – не сказала бы.

Наши минуты вызывающего поведения в общественном месте отправились прямиком в мусорную корзину ее памяти. Черт. И все же лучше уж так, чем если бы Бекс проснулась в ужасе от случившегося.

Она пьет кофе, смеется, когда я прячу в карман миниатюрные бутылочки «Табаско» из набора на нашем столике (дома у нас целая корзина таких бутылочек из разных американских отелей), и я решаю, что пора рассказать ей новости о видеозаписи.

Некоторое время она молча сидит, открыв рот, и наконец говорит:

– Ты приехал в Голливуд, и оказалось, что видео было сделано здесь. Ты остановился в этом отеле, и оказалось… что видео было сделано здесь.

Она тычет вилкой в темные полоски бекона на тарелке, пытаясь все осмыслить, и спрашивает:

– А ты сам выбрал этот отель?

– А вот это, – говорю, – очень хороший вопрос.

На седьмом этаже делового центра в Калвер-Сити профессор Спенс промокает носовым платком лоснящийся лоб и озвучивает свои мысли:

– Я и подумать не мог, что весь ваш эксперимент уложится в две недели, что я здесь! Наша команда только на медитации потратила год. А… Слушайте, я все-таки спрошу, нельзя ли что-нибудь придумать с этим проклятым кондиционером?

– Ваш медитационный период не дал конкретных результатов, сэр, – отвечает Астрал, сидящий напротив. – Прочитав вашу книгу, я пришел к выводу, что медитации были стратегической ошибкой. Все интересное началось потом, когда вы подошли к делу под новым углом.

– Но медитации послужили важным базисом для дальнейшей работы, – возражает профессор. – Я настоятельно рекомендую вашей команде не пропускать этот этап. Хотя бы попробуйте.

Элисандро – тот, которого я раньше называл Повелителем Драконов, – цокает языком:

– Я сильно сомневаюсь, что нам это поможет.

Паранормальные по-разному относятся к профессору Спенсу. Большинство проявляют к нему должное уважение за его достижения в семидесятых, но в то же время считают, что Эксперимент Ая должен использовать более современный подход. И только Элли (она же Горячая Мамаша) и Паскаль смотрят ему в рот. Я? Мне все равно. Что он есть здесь, что его нет – его поезд уже ушел.

– Мы столько времени проводили в медитациях, – не унимается Спенс, – чтобы думать о Гарольде. О его характере. Мы целый год старательно концентрировали на нем наши мысли. Должен сказать, меня терзают смутные сомнения, что вы не слишком четко видите перед собой личность этой Аи. Вы бежите впереди паровоза.

Еще чуть-чуть, и можно будет увидеть, как слова профессора, начертанные шрифтом Comic Sans, болтаются в воздухе и вскоре рассыпаюся в прах. Поджав губы, он вздыхает. Я задавливаю смешок, радуясь про себя, что попытки старого хрыча продлить программу не находят отклика. (Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, насколько глупо себя вел и я, и все остальные за тем столом. Мы сами вымостили себе путь к катастрофе.)

Спенса не поддерживает ни одна душа, и мы с наскока приступаем к фазе эксперимента, которая в семидесятых шла под номером два: ждем появления фантома.

Спенс и его коллеги провели в медитациях год, ожидая появления Гарольда, но – безрезультатно. Они уже готовы были опустить руки, но, вдохновившись британскими парапсихологами, изучавшими психокинез, передумали. Британцы, которые, в свою очередь, вдохновлялись эстетикой викторианских спиритических сеансов, выдвинули гипотезу об элементах, которые могут способствовать проявлению феномена. Вера, уверяли они, играет первостепенную роль. А расслабленная, неформальная обстановка даст нужные результаты с большей вероятностью, чем усиленная медитация.