— Короткая же у вас память.

XI

Не сказать, что эта затея мне по вкусу пришлась. С сектами я, естественно, никогда не знался. Ну читал там разное о тамплиерах, розенкрейцерстве, масонах, но чтобы про колдовское или вовсе сатанинское!..

— Значит, вы меня к ним… шпионом?

— Сбрендил, — Донсков покривил губы, улыбки у него не получилось, но лоб забороздили морщинки, изображая поток глубоких мыслительных процессов.

— Ну как же? Выведывать!

В кабинете на почтительном расстоянии мы перебрасывались фразочками, друг другу не совсем приятными. Он — за квадратным жёстким столом, упираясь локтями в крышку, я, скрестив руки на груди, покуривал у открытого окошка.

— Это, Паша, так сказать, как бы… лёгкая разведка.

— Что?

— Представь себе, например, что это журналистская блажь.

— И какая ея функция? — разозлившись, не сдержался я.

— Да не дурачься ты!

— Я всё-таки желаю, чтобы мне, бестолковому, объяснили роль в предстоящем спектакле.

— Материал вроде собираешь… По своей инициативе.

— Кто же его напечатает?

— И не думай. Всё для вида, — закраснел лицом Донсков. — Ты всерьёз не въезжаешь или ломаешься?

— А попы, значит, дураки? — совсем взбеленился я. — То к ним пятьдесят лет не подпускали никого, даже детей крестить, а тут забегали.

— Заинтересовались! — хлопнул Донсков по столу ладонью. — И не церковью православной, а их злейшими врагами, отщепенцами. Дьявольским отродьем!

— А у них учёт их ведётся, — съехидничал я. — Специально для милиции список сатанинских сект держат.

Донсков только глазами сверкнул:

— Ну ты и язва!

— Сами не знаете толком, что вам надо, — наседал на него я. — Может, мне юродивым прикинуться, как у Пушкина в «Годунове», и под видом милостыни выведывать для вас секреты?

— Кончай трёп.

— Вы артиста у Кочеткова взяли бы. Он и сыграет. А меня увольте.

— Да пойми, чудак. Тебе уже многое известно. А чужака привлекать?.. И потом, я за тебя поручился…

В дверь кабинета резко постучали, и она распахнулась. Капитан Донсков вскочил на ноги, я спрыгнул с подоконника — на пороге стоял полковник Лудонин.

— Обсуждаем?

— Вот, — кивнул на меня Донсков, — разъясняю задачу, Михаил Александрович.

Лудонин пристально заглянул мне в глаза, протянул руку для пожатия.

— Стращает?

— С чего бы, — я, не успев выбросить сигарету, теперь уже совсем не думал этого делать. — Юрий Михайлович рекогносцировку со мной проводит.

У Донскова челюсть отвисла от такой наглости.

— Всё к главному боится приступить.

— К главному? Интересно. — Лудонин присел к столу, меня пригласил жестом. — Позвольте присоединиться.

Мы сели. Донсков пожирал меня глазами — что я ещё отчебучу? Я изобразил младенца, придавил сигарету в пепельнице прямо перед его носом.

— Задача вообще-то такая, — вымолвил наконец Донсков, и его снова заклинило, будто языка лишился.

— Задача сложная, что уж там, — согласился, не дождавшись продолжения, Лудонин. — Должен сказать, Павел Сергеевич, я в своей практике журналистов не привлекал к подобного рода операциям. Но лукавить не люблю и не стану: у нас нет выхода. Время и… обстоятельства сыграли со всеми нами злую шутку. Сейчас вот это коснулось пока нас, милиции. В официальных ответах от церковнослужителей мы не получили нужной информации. Боюсь, задумай мы встретиться с ними, результат был таким же. Поэтому нам необходим посторонний источник.

— А среди верующих? — выскочило у меня само собой.

— На подготовку агента тоже времени нет, — будто не расслышал моего вопроса полковник. — Мы опасаемся очередного убийства. Преступник, похоже, фанатик. Многое свидетельствует, что личность эта психически неуравновешенная. Произошло что-то исключительное, что заставило его поступить подобным образом. Пострадавший — отпетый уголовник, главарь. Версия, что он уничтожен соратниками, то есть ворами на почве преступных разборок, пока не подтверждается. Заслуживает внимание предположение о религиозной подоплёке. Безусловно, потерпевший имел к этому какое-то отношение, скорее всего, — убийца тоже. Поэтому вполне вероятно, что оба они или один из них знакомы работникам церкви или в прошлом были прихожанами… — Лудонин замолчал, задумался, забарабанил пальцами по крышке стола. — Может быть, один из них до настоящего времени посещает церковь.

— Грешок замаливает, — опять вырвалось у меня.

— Товарищ полковник! — попробовал возразить Донсков.

— А что? — поднял на него глаза Лудонин. — Вы полагаете, что на такое убийство способен только сектант? А месть? Месть со стороны верующего не допускаете?

— К отщепенцу, — пробормотал я. — К предателю, например.

— Вот, вот, — кивнул мне полковник, и глаза его потеплели. — Предавший веру. Поэтому и помечен был дьявольским клеймом.

XII

Кафешка была второразрядной, замызганная, с постоянно хлопающей стеклянной дверью; случайные посетители не задерживались, заскакивали вдвоём, втроём и быстро исчезали; это и было её главным достоинством — забегаловка.

Резун уверенно повёл своего спутника в самый угол, будто заранее присмотрел одинокий стол в полумраке, спросил, закурив:

— Выпьете?

— Что вы! — закашлялся Убейбох. — С моими-то лёгкими!

Толстенький и весь кругленький, он кутал шею плотным шарфом.

— Простыли? Тепло вроде.

— С пермских лагерей, — подавил кашель тот.

— Вас всё же упекли тогда?

— А вы не знали?

Резун поморщился:

— Не до этого было. Свою, как говорится, спину спасал. Молодчики такие пришли, вцепились…

— Нет. До вас им далеко. Лаврентий Палыч умел дело поставить. Да и вы…

— Десять лет?

— Пятнадцать.

— Вот как! За что же? — Резун чуть не поперхнулся дымом. — Вы вроде пострадали, а те… далече.

— Нашли заслуги…

Худосочная девица появилась наконец с вопросительным взглядом за спиной Семёна Зиновьевича.

— Значит, нет? — спросил ещё раз Резун.

Семён Зиновьевич только отмахнулся.

— Тогда сто пятьдесят и селёдочка найдётся?

— Килька в соусе.

— Можно картофель?

— Что? — подняла бровки официантка. — И не курите, пожалуйста.

— Вам чаю, может быть? — притушил папироску в пепельницу Резун. — Горячего? От кашля помогает.