дерева поднимался змей. Ева наклонялась ухом к его пасти, затем срывала плод и отдавала его Адаму. Тот съедал его, осознавал свой грех и падал на колени. Укрывшись за занавесом, он снимал свою красную тунику и надевал одеяние из фиговых листьев. После чего, поднявшись в полный рост, начинал свой плач. Возвращался Бог, Адам и Ева прятались в углу; Бог подзывал их к себе, они шли, но при этом корчились, объятые мучительным стыдом и обуреваемые рыданиями. Прародители признавали свой грех, Адам винил в своей ошибке Еву, Ева указывала на змея. Бог обрушивал на людей и на змея проклятия и изгонял из рая; ангел, облаченный в белые одежды и с сияющим мечом в руке, запирал за ними врата. После чего Бог снова возвращался в церковь.

Адам брал в руки заступ, а Ева мотыгу, и они начинали возделывать землю и сеять в нее пшеницу. После трудов они садились отдохнуть, глядя в сторону рая и проливая слезы. В это время к их полю пробирался дьявол и сажал там терновник и чертополох и тут же исчезал. Когда Адам и Ева замечали сорные травы, то, охваченные печалью, бросались на землю, били себя в грудь, и снова Адам бранил Еву. Здесь опять появлялся дьявол в сопровождении трех-четырех своих бесов, несущих железные цепи и кандалы, которые они надевали на шею Адаму и Еве. Несчастную пару тащили в ад (расположенный под помостом), откуда им навстречу выходили другие бесы, празднующие их погибель. Шел дым, бесы с ликованием скакали по сцене, грохоча чайниками и котелками.

Эту часть спектакля аудитория любила больше всего. За ней следовало еще два коротких акта: сначала история Каина и Авеля, которых в конце тоже утаскивали в ад, и первому доставалась куда больше тумаков от демонов, чем второму. Заканчивалось представление короткой версией «Пророков».

Трувер из Арраса Жан Бод ель пошел еще дальше по пути освобождения драматического действа от связи с церковной литургией. Его пьеса «Игра о святом Николае», написанная в начале XIII века, основана на одной из легенд о святом, в которой ему поручают сокровище некого богача (в варианте Боделя это языческий король, который неистовостью своих речей и жестов походит на Ирода), и, когда его крадут воры, святой все возвращает. Это незамысловатая история превратилась в полноценную пьесу с красочными и характерными персонажами. Ворам были даны говорящие имена — Клике («Дёрг»), Пенседе («Щип») и Разуар («Подрез») — и соответствующие роли. Еще одна пьеса, которая приписывается Боделю, — «Куртуа из Арраса», переложение истории блудного сына в обстановке средневекового Арраса. Действие обеих пьес происходит на улицах и в тавернах города XIII века, с трактирщиками, ворами и прочими действующими лицами, образы которых почерпнуты из повседневной жизни.

С возникновением независимых от церкви постановок, понятных аудитории диалогов и все более и более светских сцен театр перерос свою тесную «колыбель»47. И хотя в поиске сюжетов он еще долго будет обращаться к религии, в XIII веке театр все более укрепляется в качестве самостоятельного искусства.

Глава XIV

Катастрофы

Мор опустошил страну в том году; многих пожирал священный огонь[41]; тела их гнили заживо, члены стали черны как уголь; они умирали жалкой смертью или же имели несчастье жить, утратив ступни или руки из-за омертвления; наконец, многие были жестоко замучены корчей.

Хронист Сигеберт Жамблузский

В 1250 году лишь немногие горожане Труа помнили 1180-е годы, но каждый слышал рассказы о том нелегком времени. Тогда за восемь лет город поразили три из пяти главных катастроф, угрожавших средневековым городам. В 1180 году Сена вышла из берегов во время самого сильного наводнения, которое только помнили анналы Труа, затопив улицы и дома и принеся тяжелые потери людей и животных. Четыре года спустя за массовым неурожаем в Шампани последовал голод, один из самых страшных в истории Труа. И наконец, в одну из ночей 1188 года в ярмарочном квартале у Нотр-Дам-о-Ноннэн вспыхнул пожар, который перекинулся через канал в старый cite, нанес грандиозный урон собору и новой церкви Святого Этьена, повредил графский дворец, сровнял с землей общественные бани, разрушил сотни домов и поглотил товаров на тысячи су.

Все меры предосторожности против этих весьма нередких напастей были абсолютно бессильны. Избытков урожая никогда не хватало на создание рациональной системы хранения запасов «на черный день». Даже крупные феодалы не могли позволить себе откладывать достаточно зерна на случай голода. Графа Бриенн, потомка знаменитой семьи крестоносцев, голод подтолкнул к грабежу аббатства Святого Лупа, в чем он позже признался: «Мне не следовало так поступать, но долг требовал обеспечить провизией свой замок».

Первой реакцией на нехватку продовольствия становились распространение панических слухов, ажиотажный спрос и спекуляция. В обычное время цены на зерно и хлеб регулировались, это касалось даже размера и веса буханки. Однако у пекарей имелось множество приемов для уменьшения фактического содержания злаков и в буханке стандартного веса, которыми они не медлили воспользоваться при дефиците зерна. И все же пекарям было далеко до спекулянтов, которые обходили законы, ограничивающие количество зерна, отпускаемого в одни руки, и незаконно скупали его у фермеров еще до того, как оно достигало городского рынка. Церковный собор и провост имели право на чрезвычайные меры, и, если нехватка продовольствия была масштабной и продолжительной, спекулянты отправлялись на виселицу. Духовенство во время голода осуществляло городские шествия с соборными реликвиями. Единичные нищие у церковных дверей превращались теперь в целую толпу, и прихожанам каждый раз приходилось пробираться сквозь массу протягивающих руки мужчин, детей и женщин.

Нередко голод приходил не один, но вместе с частой своей спутницей — эпидемией. Даже обычная суровая зима часто оставляла городское население легкой добычей для таинственных болезней, таких как цинга, скосившая армию крестоносцев Людовика Святого в Египте. Эпидемии всевозможных поражений кожи, рта, легких и других органов — подобные описывал Сигеберт Жамблузский в Шампани и во Фландрии в 1089 году — вспыхивали непредсказуемо. Однако испытание Черной смертью еще только ждет Европу в XIV веке, и на ее фоне все предыдущие эпидемии покажутся незначительными.

Что до наводнений, то удаленный от моря Труа находился в более удачном положении по сравнению с городами, расположенными на больших реках или прибрежных территориях. Города средневековой Голландии неоднократно подвергались опустошению, несмотря на свои дамбы. Как только шторм находил слабую или недостаточно высокую дамбу, ответный приливный поток быстро расширял брешь. Число погибших от одного голландского наводнения в XIII веке превысило пятьдесят тысяч