Я купил очень большой участок, порядка ста гектаров. Здесь стоимость земли ровно в десять раз меньше, чем на Рублевском шоссе. Большая земля ничего не значит, потому что строить на ней ничего нельзя, кроме того, что уже построено. Никакая взятка не поможет. Так что земля эта только для того, чтобы засыпать и просыпаться с мыслью, что у тебя сто гектаров. А так можно и без этого хорошо просыпаться и засыпать с удовольствием.

Адрес офиса в Лондоне известен всем российским спецслужбам. В офисе есть связь по Интернету со многими моими партнерами. Здесь работает около десяти человек, обслуживают мои интересы. Но никто из сидящих в этом офисе бизнесом не занимается. Секретарь в нашем офисе получает 2–2,5 тысячи фунтов. Если сравнивать с Америкой, то всё в полтора раза дороже. Всё, что в Америке стоит в долларах, здесь – в фунтах. Мне есть с чем сравнить. Я много путешествовал, жил в Америке, Японии, Германии, Франции. Лондон самый дорогой. С Москвой сейчас сравнить не могу. Но я уже сказал о ценах на землю. Это показывает, насколько в целом извращена российская экономика. Есть такой индекс работы европейских городов: насколько квалифицирован персонал, насколько комфортна жизнь, насколько просто со связью. Лондон устойчиво занимает первое место в Европе с коэффициентом 0,93 при абсолютном значении 1, следом за ним – Париж с 0,67. Это индекс тридцати городов. Москва тоже включена. Ее индекс 0,03.

Деньги есть. Проблемы нет, чем кормить детей. Но это непростая штука – эмиграция – и потрясающе интересная. Узнаешь новые измерения мира, потому что измерения мира – это измерение себя. Жить под угрозой экстрадиции в российскую тюрьму – не самое большое удовольствие. Когда я говорю, что мне комфортно в Лондоне, то подразумеваю бытовую сторону. Ностальгия и жизненный бытовой комфорт – это разные вещи. Жизнь все-таки определяется не тем, где комфортно, а там, где душа. А душа часто стремится туда, где совсем некомфортно. Для меня большой дискомфорт, что я не могу быть в Москве. Но дискомфорт этот – из-за того, что кто-то за меня решает, где я могу быть, а где нет. Меня раздражает, что кто-то, кроме меня, имеет право решать, где мне пребывать, что я могу, чего не могу. И еще неприятно, что это все-таки бывшие товарищи. В общем, это предательство такое. Но не в первый раз.

Нет ностальгии совершенно. Может, потому, что постоянно друзья вокруг. Если меня спросят: «Не хватает ли мне России?» – я скажу: «Да, не хватает, конечно, но смотря что под этим понимать». Дело в определениях. Что такое ностальгия? Соскучился по Москве, например. Ностальгия – это такой комплекс, это ощущения, информация… Странно, а нет ностальгии-то, хотя вот ощущений не хватает. По-видимому, я определяю ностальгию как-то иначе: у меня ностальгия не столько по России, сколько по стране, которая называлась «Советский Союз». Например, к Грузии я никогда не смогу относиться как к другой стране, хотя полностью признаю ее право на суверенитет и независимость, более того – полностью поддерживаю ее в этом. Я человек эмоциональный и больше всего скучаю по русской природе. Так сложилась моя жизнь, что с самого детства я много времени проводил на природе, а потом много ездил по Советскому Союзу. Конечно, я скучаю по друзьям, которых мне не хватает, хотя со многими из них я встречаюсь и на Западе.

Я не чувствую себя в информационном вакууме. Есть Интернет, есть много новостей и аналитических статей. Я читаю практически то же самое, что читал в России, иногда даже оперативнее – сегодняшние средства информации позволяют это сделать с той же скоростью, что я это делал в России. Я встречаюсь с очень многими людьми, которые ко мне приезжают, самыми разными людьми – и с теми, кто разделяет мою позицию, и с теми, кто не разделяет. Это умные люди, которые умеют прогнозировать события, давать правильные оценки.

Очень важная составляющая для того, чтобы делать правильные оценки, – ощущения. Вот ощущения здесь, за границей, конечно, нельзя получить в той мере, в какой ты их получаешь в России. Ты не видишь нюансов, не обращаешь на них внимания, не видишь лиц людей, не видишь, как люди проводят время, реакцию на те или иные вещи – вот это невозможно, находясь здесь. Оценивать процессы, проходящие в России, находясь за границей, значительно сложнее, чем находясь в России.

В Лондоне я не ощущаю себя персонажем ни прежней истории, ни новой. Ощущаю себя просто самим собой. Таким, какой есть, со своими ошибками, со своими решительными шагами. Порой ошибочными, а иногда совершенно правильными, настолько, что и сегодня могу подтвердить: да, я поступал правильно. Так что ничего необычного в своем положении я не вижу. Ведь это нормальная ситуация, когда человек, открыто противостоящий власти, не может жить в своей стране. Что же касается русской истории, то уж совершенно логично, что человек, который эту власть создавал, не может сегодня найти с ней общий язык. Власть всячески топчет того, кто когда-то ее выстраивал, а теперь пытается ей возражать. Я не вижу в этом несправедливости, потому что неприятности, к которым приводили меня мои ошибки, никогда не пытался объяснить за счет дурных черт кого бы то ни было. Все мои проблемы – результат моих собственных ошибок, и отношу я их только к себе самому, никогда не пытаюсь найти виновного.

Я считаю Лондон столицей мира – и финансовой, и культурной, и в огромной степени политической. Но тем не менее это ограничивает мои возможности в контактах с политиками, теми людьми, которые разделяют мои убеждения. Мне не хватает, конечно, культурной русской среды. То есть русской речи, психотипов и общественного сознания, к которому я привык, в котором мне комфортно. Жизнь, как и в Москве, заполнена все двадцать четыре часа в сутки. Дети ходят в школу, жена занимается искусством.

Мне больше всего обидно за детей, которые между собой говорят по-английски или по-французски, а не по-русски. Я английский знаю, но не настолько хорошо. Поэтому в семье мы говорим по-русски, и дети тоже, но между собой они предпочитают другой язык. Тем не менее семья уехала со мной сюда и со мной же вернется.

Англия была последней страной в Европе, которую я узнал. Но при этом хочу заметить, что, видимо, под влиянием Шекспира и Диккенса (хотя я много читал и французов – Дюма, Мопассана) у меня сложилось ощущение, что мне созвучнее и ближе все-таки английский менталитет. Я вообще не представлял, что могу надолго уехать из России. Только раз я уехал из России на два месяца, читал лекции в Германии. Конечно же то, что произошло, для меня было неожиданным. Тем не менее могу сказать, что здесь, в Лондоне, я чувствую себя очень комфортно именно в силу детских книжных впечатлений и сложившейся ментальной готовности. Лондон остается моей главной привязанностью, теперь уже как бы в двойном значении этого слова. Я прожил год на юге Франции, там тоже было хорошо, там потрясающая природа, там у меня роскошный дом, но мне там работать сложно – обстановка расслабляет. В Англии – напротив. К тому же тут я обнаружил феноменальный климат, он мне очень подходит. Горизонта не меньше, чем в России. Единственное, чего мне здесь не хватает, – это снега.

В прошлом веке отдыхать ездили в Париж, а в эмиграцию – в Лондон. Америка – десять часов лёта, очень далеко, и связь трудна, а здесь – жизнь в информационном пространстве России. В Америку уезжают те, кто не хочет возвращаться.