Решила отпустить все в моменте, потому что надоело бояться. Внутренний голос подсказывал, что это просто в организм стали поступать живительные вещества.

Драники оказались настолько кстати, что сложно представить. Но даже не они, а его теплый взгляд, пока я за обе щеки уплетала лакомство, вот что повышало мое настроение в сто тысяч раз.

За картофельными оладьями в ход пошел и завтрак. Я наелась до отвала и в кои-то веки чувствовала себя нормально. Даже доктор порадовалась и вообще ни слова не сказала насчет вредной пищи.

Она лишь поблагодарила Мишу и намекнула, что, возможно, таскать мне драники пока придется чаще. Раз в день минимум. Самсонов заверил ее, что справится.

Я словно в параллельную реальность попала. Ту, где окружена заботой и вниманием, а Самсонов носит мне драники, чтобы я победила токсикоз. Да вот только, походу, это правда.

Но, как водится, в каждой сказке про Золушку есть свой плохой герой. И если там это мачеха, то в моей жизни – собственная мать. К слову, она все-таки решила выйти на связь и некоторые время отчаянно бомбардировала мой телефон.

В момент особо яростных атак, когда мобильник от бесконечной вибрации едва ли не падал на пол, мы с Мишей как раз остались наедине. Напряжение от молчания усиливалось раздражающим жужжанием.

Я отводила взгляд, не зная, что сказать, а вот Миша хмурился. Хотя он всегда хмурился, да только в этот раз, судя по всему, не выдержал и схватил мой мобильный.

Я тут же потянула руку за ним, но споткнулась о его взгляд. На экране высвечивалось лицо матери. Не собирается же он говорить с ней? Да она его сожрет с потрохами!

Но Миша уже подносил телефон к уху и невозмутимым, хотя и полным скрытой злости, голосом сказал:

– Я, кажется, попросил вас к психиатру записаться? Что вы ей названиваете? Жива. Не совсем здорова, вашими стараниями в том числе. Про ребенка не ваше дело, для вас его не существует. Да мне пофиг, что вы там сделать собираетесь. Ей уже есть восемнадцать. Сама решит. И вам не хворать.

Повисшее молчание стало апогеем моего удивления. Я никогда не слышала, чтобы с мамой кто-то так разговаривал. Я, например, на такое бы никогда не решилась. Да я и не решилась.

Как я из дома-то ушла, до сих остается для меня загадкой… Тем не менее, судя по всему, Самсонов, пока я валялась в отключке, успел все и даже больше:

– Ты встречался с моей мамой?

При слове мама его лицо стало чернее ночи. Он был колючий, странный, такой холодный. Но при этом запомнил, что я кайфовала от драников едва ли не в единственную нашу очную встречу. Как же все сложно…

– Встречался. Поэтому я настаиваю, чтобы ты жила в другом месте.

Его слова сочились чем-то странным. Вроде бы злостью, но направлена она была не на меня. А на некогда самого близкого мне человека. Стыд подкатил к горлу.

Даже, по сути, совершенно посторонний человек все понимает. Понимает и видит, как рухнули наши с мамой отношения. Мне стыдно! Мне безумно стыдно, что я лишена тепла и ласки, лишена ее поддержки.

Его рука внезапно накрыла мою, и я вздрогнула, отдергивая ее. Он отпустил. Мурашки прошлись от места касания прямо в сердце. Но я еще не готова, я вообще не готова.

– Я хочу, чтобы ты смогла выносить малыша и была здорова. Нашей дочери нужна сильная и ресурсная мама. Ты справишься, поняла?

Он говорил, а я, как завороженная, смотрела на него во все глаза. Смотрела и верила, верила в себя только на основе его слов. Как там это в психологии называется? Зависимость?

Он смотрел прямо, но без нежности. Его эмоции были такими мужскими, строгими, а я все еще терялась. Он меня лишь требовалось кивнуть в знак согласия. И все.

Ну, вот я и кивнула. Наша дочь… Звучало как что-то нереальное. И хотя ее сердце билось во мне, я его слушала и уже заочно испытывала странную, необъяснимую любовь…

Все равно не могла поверить в то, что беременна. Большую часть времени в голове это не укладывалось. Я и наша дочь. Миша рядом. Человек, который хочет, чтобы малышка увидела свет.

На этом и без того странный неудавшийся разговор затих. Миша ушел, но обещал заходить регулярно. Сказал, что отправился решать вопросы с жильем.

Мне было неудобно, но в свете общения его с моей мамой иного выбора не оставалось. Пока что. Но я обязательно решу этот вопрос. Обязательно встану на ноги!

Только пока было невыносимо сложно вообще как-то запустить мозг в работу. Да и самочувствие все равно оставалось в целом отвратительным. А мама названивать перестала.

Совсем. От этого было очень больно, но я старалась выкидывать плохие мысли из головы. Мне позитив нужен. Нам. Дочка мне и так спасибо не скажет за первый триместр.

Я ей устроила атаку стрессом. Хватит. Дальше я должна держать себя в руках. Поэтому Миша прав. Отдельное жилье мне необходимо.

Вторая ночь прошла примерно как первая. Я забылась тревожным, но очень продуктивным сном. Он был таким спокойным, что даже удалось почти что выспаться.

Как только проснулась, не заметила токсикоза. На радостях быстрее протянулась к уже стоящему на столе завтраку. Быстрее все запихала в себя, пока этот гад не очнулся!

Так и потекли мои дни в больнице. Процедуры, капельницы, осмотры. Животик стал расти, а я потихоньку вставать не только до туалета и обратно.

Доктор разрешила ходить, а Миша раз в день баловал меня драниками. Токсикоз все чаще отсутствовал, и мне казалось, что победа над ним близка как никогда.

Самносов, как всегда, казался немногословным. Даже странно было находиться с ним в наши встречи. Мы словно два человека на первом свидании, которые боятся друг другу сказать.

Что он обо мне думал? По крайней мере, никаких упреков или обид я от него не слышала. Он просто был рядом, по-своему, и со временем я стала понимать, что интересую его скорее как инкубатор для его ребенка.

Это была первая серьезная проверка на мою стрессоустойчивость. Пришлось очень долго общаться с местным психологом. Она, кстати, оказалась замечательной.

Мягкой, тактичной, но мастерски подводящей меня ко всякого рода осознаниям. Она направляла меня по этому пути, не давая свалиться в сторону. И когда я пришла к ней со словами про наши отношения, которых нет…

– А чего бы ты хотела?

– А я просто люблю его.

Да, я