– Ладно… Жизнь продолжается.

Спустя месяц Матвей пришел с работы раньше обычного. Он распахнул дверь и застыл на пороге с загадочно-счастливым выражением на лице, смакуя еще не рассказанную новость. Борис играл на полу с Вадимом, и они оба подняли головы, уставившись в удивлении на сияющего Матвея.

– Я получил назначение в Москву, – выпалил тот. – Буду работать в одной из лучших столичных клиник!

– В Москву? – ахнул Борис.

Что-то тревожное, подсказывающее близость давно ожидаемой развязки коснулось его сердца.

– Вот здорово! – воскликнул Вадим.

– У нас месяц на сборы, – улыбнулся Матвей. – Летом переезжаем.

Москва их встретила какофонией людского многоголосья, звоном трамваев, перемигиванием неоновых вывесок и белоснежным тополиным пухом, лежащим вдоль тротуаров на мостовых.

– Откуда сами-то? – поинтересовался таксист, дежуривший на стоянке у Казанского вокзала.

– С Ташкента, – ответил Матвей, устраиваясь на заднем сиденье вместе с Вадимом.

Борис сел рядом с водителем.

– Надо говорить: из Ташкента, – заботливо поправил тот и несколько раз с треском крутанул флажок счетчика. В черном окошечке свалилась цифра «20», и прибор торопливо зацокал, отсчитывая мзду.

Машина обогнула площадь, промчалась под тяжелым стальным мостом и через несколько минут юркнула в водоворот Садового кольца. Водитель, проскучавший последние три часа в пустой, раскаленной от жары машине, теперь наверстывал упущенную возможность поболтать.

– Ташкент-Ташкент… – нараспев произнес он. – Как там у поэта:

Помогите Ташкенту!

Если лес – помоги,

если хлеб – помоги,

если есть – помоги,

если нет – помоги.

Инженер – помогите.

Женщина – помогите.

Понежней помогите —

город на динамите…

Еще некоторое время он молча крутил баранку, а потом, взглянув на Матвея в зеркало заднего вида, осторожно спросил:

– Досталось вам… тогда?

– Было дело, – неохотно отозвался тот и быстро взглянул на Бориса, который обернулся на мгновение и тут же опустил глаза.

Таксист выдержал надлежащую паузу и переключился на Вадима. Он подмигнул ему в зеркало и весело поинтересовался:

– Тоже, значит, решил в столице нашей родины погостить? Вместе с папкой?

– Это я – отец мальчика, – на всякий случай вставил Борис.

– Мы сюда не гостить приехали, – быстро ответил Матвей, испугавшись, что разговор может зайти в ненужное русло. – Работать!

– Во-он что… – добродушно протянул водитель. – Понимаю.

Машина вывернула на Цветной бульвар, неторопливо проехала мимо веселого здания цирка и стала подниматься узкими переулками на улицу Ермоловой.

– Я ведь тоже не москвич, – смущенно признался таксист. – Пару лет назад приехал. По лимиту. Зато теперь знаю столицу как свои пять!

И он продемонстрировал через плечо растопыренную ладонь.

Через несколько минут машина вырулила на огромную, как река, сверкающую солнцами в стеклах спешащих авто улицу Горького. Сейчас такси ехало тем же маршрутом, каким почти четверть века спустя троллейбус уныло тащил Вадима на собеседование. На Пушкинской площади еще в помине не было ресторана быстрого обслуживания «Макдоналдс», зато залихватски подмигивало задумчивому бронзовому поэту любимое молодежью заведение, известное в семидесятые как кафе «Лира». Юрий Долгорукий безучастно взирал на красно-белое здание Моссовета, а возле памятника толпились гурьбой ребятишки в белоснежных рубашках с алыми галстуками.

Когда машина поворачивала с улицы Горького на проспект Маркса, сердце Бориса почему-то бешено заколотилось.

– Слева Кремль, а справа гостиница «Националь», – прокомментировал водитель и подмигнул: – Может, желаете здесь остановиться? В лучших апартаментах!

Но Борису было не до смеха. Перед ним в каких-то десяти шагах величественно и надменно щурился в лучах заходящего солнца … Отель N.

Борис во все глаза таращился на строгую архитектуру углового дома, а в ушах почему-то шелестело тревожно:

...

« Ты встретишься со своими родителями там, где был зачат. И круг опять замкнется…»

Он зажмурился и тряхнул головой, стараясь отогнать наваждение.

– Красивая гостиница, – подтвердил Матвей. – Думаю, мы там еще побываем. Не я, так вот он – уж точно…

Пятилетний Вадим поймал на себе добродушные взгляды мужчин и смутился.

Никто из сидящих в машине не мог даже предположить, какой невероятный поворот сделает судьба мальчика в этой самой гостинице.

Столичную жизнь Матвея, Бориса и маленького Вадима можно было бы назвать удачной и даже счастливой, когда б не одно обстоятельство.

Борис не мог отогнать от себя ощущение своей… третьесортности. Получив инвалидность, преградившую ему путь к поиску какой-нибудь достойной работы, он чувствовал себя приживалой. Идти в вахтеры и сторожа ему не позволяла уверенность в том, что он может приносить пользу совсем на другом поприще, а в отделах кадров институтов, школ и дворцов пионеров с ним даже не хотели говорить.

Борис обивал пороги книжных издательств и редакций «толстых» журналов. Сначала он выпрашивал заказы на прозу и на очерки, потом – отчаявшись – на самую захудалую статейку для «подвалов» последних полос, но неизменно всюду получал отказ. Впрочем, это даже отказом нельзя было назвать – с ним попросту не хотели разговаривать.

Но хуже всего было то, что с ним отказывались разговаривать и в собственном доме. Борис опять стал изгоем.

Целый день он проводил в четырех стенах их новой двухкомнатной квартиры, предоставленной Матвею профсоюзным комитетом больницы. Вечером, возвращаясь с работы, Матвей забирал из садика Вадима, и они вдвоем приходили домой, весело и безмятежно обсуждая новости минувшего дня. Новостям Бориса не было места в этих разговорах. Да и самих новостей у него давно уже не было.

Они ужинали втроем на кухне под аккомпанемент радио «Маяк», потом Матвей укладывал Вадима спать, а сам еще долго сидел на кухне с газетой и с рюмочкой армянского трехзвездочного коньяка.

Борис бесцельно бродил по комнатам, поправлял одеяло спящему сыну и в конце концов ложился спать сам – в дальней комнате на раскладушке.

Несколько раз он порывался объясниться с Матвеем.

– Зачем ты это делаешь? – спрашивал он его сквозь газетную страницу, которой Матвей отгораживался от мира, сидя на кухне. – Я спрашиваю: зачем ты отбираешь у меня сына? За что ты так ненавидишь меня?

– Хо-хо!.. – доносилось из-за газеты. – Ты сам это заслужил, дядюшка Сэм!

– Перестань! – раздражался Борис. – Не называй меня дядюшкой Сэмом! Я хочу понять: чего ты добиваешься? Ты хочешь, чтобы Вадим ненавидел меня? Ты хочешь, чтобы я навсегда ушел из вашей жизни? Ответь!