Кипенная с белыми брызгами легенда белых штанов, флажковой азбуки, дублируемых команд и неправильных ударений (в фильме четырежды настойчиво повторяется слово «рапорт» — чтоб не думали, что случайная ошибка) от столкновения с десятилетием скептичного реализма дает течь. Флот хорош при тихой погоде, но иногда черен, подл и туп, как берег. И только громадные корпуса, выстроенные в струнку походным маршем, твердое осознание впервые (!) достигнутого стратегического паритета, рапорт «Входим в территориальные воды Кубы» смазывают двухкомнатную суету и возвращают смысл пафосу мореходок. Адмирал, конечно, ворчит, что все четверо его детей рождены на разных флотах, — но на сочувственное «Эк вас покидало» с отработанной лавровской лукавиной отвечает: — Служим Советскому Союзу.

1974, к/ст. им. Горького. Реж. Ричард Викторов. В ролях Миша Ершов (капитан Середа), Саша Григорьев (бортинженер Козелков), Володя Савин (астронавигатор Копаныгин), Володя Басов — младший (космозаяц Лобанов), Оля Битюкова (экзобиолог Кутейщикова), Надя Овчарова (космоврач Сорокина), Ира Попова (археолог Панферова), Вадим Ледогоров (Агапит), Иннокентий Смоктуновский (Исполняющий Особые Обязанности). Прокатные данные отсутствуют.

Проиграв космическую гонку, Америка уступила нам и первенство в научной фантастике. Шестидесятые, прямо скажем, не блистали победами по обе стороны Рубикона; фильмы, трактующие космос как пузырящуюся плазменную тайну («Туманность Андромеды»-67 у нас и «2001: Космическая одиссея»-69 у них), были приняты сравнительно сдержанно. Для интереса требовался осязаемый враг, а шестидесятническая вера в науку, прогресс и мирную политику ЦК КПСС консервировала образ высших сфер как гостеприимных далей для пытливых землян — вроде искрящегося океанария с ручными дельфинами и большими медведицами.

Грезам о межпланетных экспрессах положит конец серия жестоких катастроф конца 60-х. В 67-м сгорят Комаров и «Аполлон»-6, в 71-м терпит бедствие и с трудом возвращается на землю «Аполлон»-13, месяц спустя гибнут при посадке Добровольский-Волков-Пацаев, аварии на ядерных реакторах и регулярные авиакатастрофы в прямом смысле вернут человечество на землю — к скафандрам и технике безопасности. В 70-м США учредят агентство по охране среды, в 71-м «Гринпис». К тому же с началом 70-х супердержавы угомонятся и заключат ряд соглашений, связывающих мировой баланс правилами джентльменского поведения. Придет время обживать свою планету, разумный галактический изоляционизм откроет шлюзы песням про космических негодяев — и пионерами здесь опять окажутся русские. Пионерами в прямом смысле: в 74-м дети-школьники-шалопаи, заброшенные на орбиту ошибочным расчетом взрослых, вступят в смертный бой с безжалостной планетарной машинерией.

Дилогией «Москва — Кассиопея» (1973) и «Отроки во Вселенной» (1974) сценаристы Зак и Кузнецов с режиссером Викторовым задали тон галактической кинофантастики на четверть века вперед. Автоматизировав производство и быт, человек испугался бунта машин. Достаточно было самосовершенствуемой системе чуток отрегулировать программу, чтобы прийти к выводу о полной ненадобности людей. Противостояние теплого и пушистого холодному и гладкому, а гения и бессмертия — чувствам и душе станет определяющим для fiction-кино конца века (см. «Терминатор» и «Возвращение Джедая»), но Россия тут опередит всех. Смешанные экипажи с мужественными фамилиями, враждебные в звездную крапинку миры, искусственные сады на орбитальных станциях, модели добрых-болтливых роботов и усовершенствованных гоблинов-убийц, общая эстетика блестящих одежд и легкого трепа о гравитации, телекинезе и защитных полях, фобия лазеров, зомбирования и механического самоуправления придут в США лишь на излете 70-х — в «Черной дыре», «Звездных войнах» и «Звездном пути». К тому моменту боевое звено отроков во вселенной уже не оставит на планете Альфа-Кассиопея ни одного самодвижущегося аппарата. В зоне российской ответственности космопространства установится полный контроль миротворческих сил. Убийцы детей под напором молодой гвардии станут грудой металлолома.

На самом деле, «Отроки» были не чем иным, как борьбой теплокровных дерзателей, романтиков и натуралистов с магнетизмом западной цивилизации. Злые андроиды передвигались по убитой планете танцующей походкой в брюках клёш, у них были хайратые, ежиком, шлемофоны, сказочные удобства и полное отрицание души. Коварный зов роботов — «сочетание чарующих звуков», влекущее живых на пункты дебилизации, — был простейшим синтезаторным диско с ритмичным пришептыванием и спейс-соло из одних гласных (нечто подобное начали играть к Олимпиаде в коктейль-холлах Рижского взморья, особо усиливая сходство цветными дымами, по колено в которых пульсировали солистки Ирмы и Лейды в комбинезонах металлик и хайратниках с антеннами). Бритый Агапит, с чумной улыбкой извивающийся в пневмотоннеле под клекот электропопа — боже, страшнее этого в детском кино 70-х был только лёт Белого Бима за «буханкой» скорой помощи. На скамейках пионерлагерных клубов дети вжимались друг в друга целыми отрядами. Агапита должны были сделать счастливым, счастливым, счастливым — без доброты, без совести, творческих мук и аппендицита — именно таким виделся нам в 74-м комфортный, современный и бессмысленный Запад, оболванивающий сладкими ритмами подрывных радиостанций (как ни парадоксально, доля истины в том была — музыка с середины 60-х последовательно синхронизировалась с биоритмами человека, из-за чего люди со сложным строем души предпочли джаз, попроще — рок-н-ролл, а уж вовсе одноклеточные — ударный долби-боп авторадио; тогда же, в 70-х, психотерапевты занялись массовым осчастливливанием двуногих, стирая в людях боль, вину, тревогу, совесть и сваливая любой душевный дискомфорт на пороки устаревшей человеческой конструкции). «Отроки» предлагали в ответ вполне традиционное противоядие: мужских особей брить наголо до совершеннолетия («Агапит, а у тебя стали расти волосы — ты совсем большой»), девочкам — заплетать банты (в которых экзо-биолог Кутейщикова и космоврач Сорокина смотрелись, как дебелые матрехи-выпускницы в день последнего звонка) и, сбившись в кружок, петь под гитару «Я возьму память земных верст» (слова Роберта Рождественского, руки на плечи, лица волевые, девочки разливают чай). Максимум вольностей — неуставной гвоздь, конфета для активации мысли и присказка про А и Б; вот они, косморазведчики, искатели, и так все ясно, слов не говори. Звездолет «Заря» таранил киберпространство под пронзительный клич пионерского горна.

Ясность идейных позиций обесценилась блеском сюжета и аурой екай-фай. Электропоп оказался наилучшим звуковым сопровождением алых туманностей в россыпях звезд — отчего засасывание Агапита сиренами совершенно лишилось душка идейной провокации (хотя симптоматично: наш морально стойкий экипаж был к этой гадости нечувствителен). Любое педалирование политсатиры уничтожило бы по-настоящему жуткий эффект опускающихся на девичьи тела саркофаговых плит с посмертными масками счастливиц — Викторов от прозрачных параллелей отказался и взял полный банк. Только те вещи становились подростковой классикой, в которых смерть была не понарошку, а потому получалось по-настоящему страшно: «Отроки», «Неуловимые», «Акваланги на дне», «Провал „Голубой Змеи“», весь Крапивин из «Уральского следопыта».