Спустя какое-то время глаза все же привыкли к чернильной мгле, и я смогла различить силуэты. Судя по всему, мы находились на стройке. Или на очень аккуратном разрушении, которое сродни тихому растаскиванию. Во всяком случае, груды камней, половина стены, руины, лопаты и нечто, напоминавшее ванну, наводили на мысли о возведении зданий.

Когда вампир выпрямился, правда, при этом приложившись макушкой о какую-то балку и озвучив все, что он по этому поводу думает, то завертел головой не хуже совы.

– Узнаешь местность? Где мы? – спросила почти безнадежно: темень не располагала к рекогносцировке.

– Точно сказать не могу, но, похоже, что мы все же в Риме… – задумчиво протянул Пауль, а потом ткнул пальцем куда-то: – Вон, видишь, Капитолийский холм и Колизей.

Признаться, по правде, я не видела ничего, о чем и сообщила спутнику. Темное на темном – не более. Разве можно в этих бесформенных тенях что-то опознать? Как выяснилось далее, особенности вампирьей физиологии это позволяли: днем глаза клыкастика были такими же, как у человека, но в темноте способность зрачка расширяться оказалась в несколько раз больше, чем у скромного homo sapiens. Правда, выглядело это жутковато: белка не видно, лишь тонкая радужка, и огромный, словно у рыбы, зрачок. Увидь такое диво окулист, диагноз был бы однозначным: передозировка мидриатика, который атрофирует мышцы и позволяет рассмотреть глазное дно.

Еще раз глянула на этого двуногого филина, что с интересом взирал на округу, и попросила:

– Может, раз из нас двоих ты все же видишь, побудешь поводырем? А то я боюсь, что, пока выберусь отсюда, что-нибудь себе точно вывихну или сломаю.

Пауль лишь помотал головой, что означало скорее «нет», чем «да», но за руку все же взял. Правда, прошли мы недолго. Я вроде бы наступала след в след, но все же умудрилась каким-то образом едва не сорваться в яму. Причем края ее были ровными и даже кое-где отделанными… мелкой плиткой.

Блондинчик, заинтересовавшийся этой особенностью местного «котлована», сначала присел, а потом и вовсе чуть ли не носом закопался в край, с которого я едва не сверзлась. Спустя мгновения томительного ожидания он выпрямился и с довольным видом сообщил:

– Теперь я точно знаю, где мы находимся. И даже примерно когда.

– Ну, не томи!

– Это Палаццо Паллавичини-Роспильози – дворец на Квиринальском холме. Его, судя по всему, именно сейчас строят для семейства Боргезе. Он примечателен тем, что зодчие, решив сэкономить, возвели его на месте руин терм Константина, которые являются частью фундамента главного здания.

Я лишь хмыкнула: прорабы и архитекторы были хитрецами во все времена. Нет чтобы заложить новый фундамент. Посчитали: то, что простояло больше полутора тысяч лет, выдержит и новые стены. Интересно, а в смету заказчика они внесли этот «фактор экономии» или выставили счет, словно все создавалось с нуля?

Мысли, роившиеся в голове, были до неприличия прагматичны и низменны, но именно они, такие мелкие и суетные, не позволяли сойти с ума и впасть в истерику от всего пережитого.

Пауль, задумчиво чесавший затылок, не подозревал о меркантильности моих умозаключений:

– А вот насчет времени… дворец строили долго, если не ошибаюсь, с конца шестнадцатого века по начало восемнадцатого… но, судя по всему, мы попали как раз на начало возведения…

Его слова были для меня лучшей из песен: значит, все же не ошиблась с расчетами, и нас вынесло в треклятый 1584-й. Во всяком случае, искренне хотелось на это надеяться.

Рассвет мы с Паулем встретили на одной из мостовых. Под утро начал накрапывать дождь, заставляя то и дело зябко пожимать плечами. Серое небо, серые дома еще не проснувшегося города. Узкие улицы, в которых тоннельным эхом отражались звуки: далекий лай собаки, скрип телеги и недовольное «но, пошла!», храп забулдыги, прикорнувшего рядом с канавой. Все невзрачное и единое в своем облике. И лишь мы, как гроздья красной рябины на первом снегу, видны издалека любой голодной птице, нечаянному прохожему.

Эту мысль я и озвучила вампиру, которого наш вид, кажется, ничуть не смущал. Напарник призадумался, и в этот самый момент за нашими спинами послышался мерный звон подков. Обернулась. Всадник, ехавший неспешно, был в плаще. Капюшон, надвинутый на лицо, руки в перчатках – ему была нипочем утренняя морось.

Синьор мерно покачивался, но, заметив нас, выпрямился и что-то процедил сквозь зубы, сплюнув. Я же улыбнулась ему как родному. Гулять так гулять, грабить так грабить.

Мы понимающе переглянулись с блондинчиком и, не сговариваясь, двинулись навстречу синьору. Тот, заподозрив неладное, потянулся к эфесу и ударил пятками по бокам лошади. А дальше произошло странное: пегая, вместо того чтобы ускориться, наоборот, встала как вкопанная и начала косить кокетливым глазом на вампира. А потом и вовсе застригла ушами и по ее телу прошла мелкая дрожь. Игривое ржание никак нельзя было принять за испуг животины…

Когда до меня дошло, что Пауль охмурил лошадь, а не всадника, я не смогла сдержаться:

– Ты что творишь? – прошипела сквозь зубы.

– Ее очаровать было проще, чем этого хрыча, на котором защитные амулеты… – протянул Пауль.

Последнее стало для меня неприятным известием. Похоже, перед нами был если не маг, то тот, кто был явно знаком с чародейством. Увы, мои познания в магической сфере были скудны, да и чаровать лишний раз опасалась – а вдруг местный колдовской патруль среагирует как должно? Пока размышляла, руки сами потянулись к «амулету», что мирно почивал за поясом джинсов.

Впрочем, достать его я не успела. Брошенное со злостью: «С дороги, упырь!» – сорвалось с губ незнакомца раньше, как и заклинание с его пальцев, полетевшее в Пауля.

Зря я недооценила талант обольщения вампирчика. Охмурить лошадь оказалось лучшей из идей блондина, ибо пегая, почуяв, что всадник пытается навредить объекту ее симпатии, взбрыкнула задом, да так, что синьор на манер пушечного ядра на бреющем полете пролетел добрый пяток саженей. Заклинание, получив свободу и не обретя точного вектора, свечкой ушло вверх, уколов брюхатую тучу.

К слову, последняя больше напоминала раздутый бурдюк, наполненный водой, чем плотный туман в небесных сферах, коим по сути и являлась. Ее потревоженное нутро недовольно забурчало, переваривая магический хук, а потом в отместку выплюнуло на нас ливень.

Недолетчик, сраженный коварством своей клячи, едва успел принять вертикальное положение, как на его голову сначала обрушился ушат воды, а затем и мы с Паулем: мокрые, злые и столь же коварные, как и обиженная туча.

Вы когда-нибудь видели, с какой скоростью переодевают манекенщиц на показе? Нет? Я тоже, но подозреваю, что мы с клыкастиком ничуть не уступали в этом умении профессиональным костюмерам. Подлетев с обеих сторон к опешившему синьору и подхватив его под белы рученьки, споро начали стягивать плащ и верхнюю одежду. Причем действовали в лучших традициях изголодавшихся в долгом странствии моряков, дорвавшихся до женского тела, отринув прелюдии вроде банальных вопросов: «Кошелек или жизнь?», «Снимай одежду, если хочешь уцелеть!» и тому подобных глупостей.