Мы дергали мага из стороны в сторону на манер тряпичной куклы, так что бедному контуженному оставалось лишь очумело вертеть головой. Сосредоточиться на том, чтобы кастовать заклинание, ограбляемому тоже не удавалось – Пауль был начеку.

Спустя буквально десяток секунд я завернулась в плащ, а клыкастик перекинул перевязь с клинком через плечо, поверх экспроприированного камзола.

Руки колдуна, которому не посчастливилось повстречаться с нами, были стянуты лоскутами от футболки Пауля. Причем, как издевка судьбы, край надписи «Улыбнись!», обтягивая запястья, читался без проблем.

Пегая, тихонько цокая, подошла к объекту своего обожания и ткнулась ему мордой в плечо. Видя, что даже лошадь оказалась в стане предателей, поверженный зло процедил:

– Хладноребрый выродок! Тебя, живодера, все равно прикончат. Не я, так мои братья по вере!!!

Я с недоумением воззрилась на ненормального. О чем это он? И решила уточнить у спутника, что является причиной столь ярых, почти партийных лозунгов.

Пауль почесал затылок, а затем бесцеремонно взял связанного за подбородок и начал вертеть его голову из стороны в сторону. Потом и вовсе резко заставил пленника опустить лицо вниз так, что нашему взору предстала татуировка в основании шеи, скрытая от лишних глаз за длинными волосами.

Сальные, неровно обрезанные пряди намокли, и вампир отвел их рукой, высвобождая нательный рисунок: уроборос – змея, пожирающая свой хвост.

– А вот и ответ, – с плохо скрываемой злостью протянул блондинчик. Правда, его реплика вызвала у меня еще больше вопросов.

– Поясни.

– Перед нами один из сынов тайного ордена эуминов – братства, благословленного священной папской волей на борьбу с порождениями дьявола.

Я ошалело помотала головой, совершенно запутавшись.

– А мне казалось, что церковная власть идет параллельной дорожкой с миром магии… – протянула, уставившись на эумина. Последний, к слову, хранил гордое и презрительное молчание. – И тогда как он пользовался магией?

Пауль печально вздохнул, вместо ответа на мой вопрос наклонился и треснул нашего невольного слушателя ребром ладони по затылку, отчего недотамплиер обмяк.

– Помоги мне оттащить его в подворотню, – пропыхтел блондинчик, подхватив жертву вампирского произвола под мышки.

Мне не оставалось ничего другого, как взяться за щиколотки (сапоги борца с тьмой ныне красовались на его несостоявшемся упыристом трофее) и поволочь связанного за ближайший угол.

Лошадь, ревниво пофыркивая, не отходила от нас ни на шаг.

После того как главная улика (он же пострадавший и вещественное доказательство произвола пришельцев из будущего в одном лице) была надежно спрятана меж мусорных куч, Пауль соизволил ответить мне на животрепещущие вопросы, которыми я его доставала, аки оса кружением над чаном с медовухой.

Как выяснилось из рассказа вампирюги, сосуществование миров обыденного и магического было не всегда мирным и нейтральным. Да и могли ли так тесно находящиеся рядом колдуны и простые смертные ни разу за несколько тысяч лет не пересечься? Но время выстраивало стену из законов и запретов. А меж тем каждый из миров развивался: одни изобретали доменные печи и песочные часы, перекраивали лоскутные карты удельных европейских княжеств; другие совершенствовали чары, признавали разумность разных рас, наделяя их равными правами. Последнее, как выяснилось, про предков Пауля.

Оказалось, что в эпоху Средневековья вампиров считали лишь условно разумными, впрочем, как и оборотней. Чародеи в открытую их не истребляли – все же магические существа, но и людей, фанатично на них охотящихся, оставляли без должного внимания. И вот нашелся среди колдунов один умник – то ли борец за чистоту дара, то ли просто нацист от магии – и создал человеческий орден. Отобрав из семей простых смертных детей с даром (а такие рождались, хоть и редко), он воспитал их при монастыре, внушив, что способности отроков к колдовству – это Божий дар.

А потом руками этих взрощенных чад истреблял тех, кого считал недостойными существами. Видимо, вампиры сильно ему тогда не угодили, поскольку эумины – маги по сути, но считающие себя дланью Божьей на земле, – усиленно охотились именно за клыкастиками.

А поскольку цикл воспроизведения у детей ночи оказался в несколько раз длиннее, чем у людей, да еще с учетом, что девочка рождалась в одном случае из пяти… В общем, причина редкой встречаемости кровопийц среди магического народонаселения стала ясна.

Вампирий геноцид руками людей сошел на нет лишь в эпоху Возрождения, когда, собственно, маг-фанатик, создавший братство эуминов преставился, а после его кончины и вскрылась вся подноготная священного людского братства.

Рассказ Пауля, пока мы по хитросплетениям улиц пробирались к центральной площади, прервали надсадный хрип горна и крик глашатая, разносившийся среди пустых улиц не хуже морового поветрия.

– Досточтимые жители Рима! – вещал голос луженой глотки. – Сегодня в полдень состоится казнь еретика и отступника, дьяволопоклонника, предавшего заветы священной церкви! Этот с виду агнец и сын благороднейшего из флорентийских родов продал свою душу чернокнижникам. Но от священного папского суда не скрыться! Спешите! Спешите на казнь Марио Сарло-Медичи!

«Прямо как на распродажу зазывает», – мелькнуло неприятно царапнувшее сравнение. Мысли же клыкастика шли в другом направлении, поскольку он озвучил совершенно иное:

– Если казнь сегодня, значит, одним эумином дело не обойдется. На зрелище стекутся как досточтимые маги, так и борцы с нечистью: и тем, и другим интересно глянуть на столь дивное развлечение, – сказано это было с таким презрением, что у меня отлегло от сердца: один раз столкнувшись с мировоззрением обывателей прошлых эпох, поняла, что ценности моего времени зачастую не в почете, в то время как то, что, на мой взгляд, варварство, – для наших предков норма жизни и развлечение.

Те же казни или гладиаторские бои, где проигравший должен умереть. Для меня, будущего врача, не единожды лицезревшего, а то и препарировавшего трупы в анатомичке, смерть, приправленная болью и агонией на потеху толпе казалась отвратительным и мерзким зрелищем. А вот для жителей Рима, едва только выпутавшегося из Средневековья, вести глашатая оказались интересны и приятны. Открывались ставни, головы – лысые, в ночных колпаках, чепцах или просто растрепанные и непокрытые, высовывались как можно дальше, дабы лучше расслышать слова крикуна новостей. Их даже не пугал ливень.

Мы с Паулем делили одну лошадь на двоих. Данным обстоятельством больше всего было недовольно пегое транспортное средство, которое периодически норовило меня укусить. Клыкастик сидел сзади, старательно пряча лицо за капюшоном моего плаща, а посему, когда я неожиданно обернулась резко склонил голову еще ниже.

Однако выражение лица спутника от меня не ускользнуло: отвращение и презрение к любопытствующим обывателям священного города.