— Послушайте, чего там застряли-то? — подал голос Джеральд.

Сельскохозяйственная экономика: кофе, бананы. Обширные плантации, владеют которыми метисы, городские жители, расположены в часовом поясе лениво-медлительном, упадочном, где техники почитай что и в заводе нет — ни звуков, ни силуэтов. Столица застыла в сонной неподвижности — или затаилась? Там растет карлюдовика; волокна этого дерева идут на панамы — целые леса панам, теней и сумрака. Индеец, опершийся на метлу, уже собрал в совок с полдюжины банановых шкурок.

Что есть сравнение?

— Мне казалось, после Лондона про очереди можно будет позабыть.

Гэрри, положив локти на стойку, встревоженно оглядывался на дверь, за которой исчезла Вайолет. Таможенник, не сводя с него глаз, попробовал пальцем его лосьон после бритья. Все — при пистолетах. Один, в замызганном воротничке и со скорбными глазами, поддел линейкой пару кружевных трусиков. Сдвинув солнцезащитные очки на лоб, Гэрри ухмыльнулся было — этак заговорщицки, дескать: ну, ты ж мужик или где. Но таможенник разом пресек такие вольности.

— Мы тут люди приличные! — рыкнул он. — Понятно?

Еще бы не понять! Всем своим видом демонстрируя негодование — нельзя ж иначе! — Гэрри уставился в пол и медленно покачал головой. Взросшие в рамках иной системы, таможенники посчитали это свидетельством раскаяния. И просияли.

Остальные уже заметили на стене огромные часы. Давно сломанные. Чтобы не вводить в заблуждение путешественников, что пересекли несколько часовых поясов, стрелки были изничтожены — замотаны тряпками и клейкой лентой, так что время словно обнищало или, по словам Борелли, сделалось недужным калекой, — время, известный мастер «переводить стрелки».

— А ведь я не помню, какое сегодня число, — осознала Шейла.

Все разом заулыбались: они тоже потеряли счет дням.

— Боже, ну и помойка, — буркнул Гэрри, присоединяясь к группе вместе с Вайолет.

Руки у него тряслись, отчего ощущение неуравновешенности еще более усиливалось. Он засунул руки в карманы, но тотчас же вытащил и поскреб шею. Таможенники в своей кричаще-яркой униформе изрядно смахивали на генералов.

Столица Эквадора лежит словно в горсти — частично поднимаясь вверх по склону; ярусы глинобитных домишек чудом удерживаются на месте и не соскальзывают только благодаря церквям: словно плотина, подпирают их церкви, и развалины церковных стен, и площади тут и там — горизонтальные свободные пространства, есть где дух перевести. Кито — размером с Аделаиду, такой Аделаида была когда-то; и, сродни этому набожному городу, улицы его прочерчены на манер бумаги-миллиметровки. Порядок, везде порядок! В Кито улицы решительно вклинивались в ландшафт, изрезанный оврагами и обрывистыми quebradas.[76]Как если бы испанцы твердо вознамерились навязать свою волю изменчивым стихиям, невзирая ни на что, точно иезуиты, вколачивающие Откровение в уши обкуренных индейцев. Склон, застроенный домишками и исчерченный ущельями, примыкал к вулкану Пичинча. Извержение вулкана пришлось на 1666 год, тогда же, когда случился Великий лондонский пожар, а Ньютон обосновал теорию цвета. Но были там и другие вулканы — приманка для туристов. Кито ими со всех сторон окружен. Настоящий вулканический амфитеатр! Белые башни церквей обозначились силуэтами на фоне их темных конусов и дымовых туч: как напоминание об огне и кипятке, на кои неизменно указывала задрапированная в стихарь рука с городских амвонов. Даже на площадях пальмы с ананасоподобными стволами извергали из себя пучки зубчатых листьев, затем поникали висячими полукружиями, издалека — ни дать ни взять брызги темного металла, своего рода декоративные фонтаны.

А еще было замечено, что архитектура католиков по сути своей — вулканообразна (ее еще называют торжеством барокко). Она изливалась безумствующим потоком — тут и скопления резных деревянных дверей и портиков, и многоярусные цоколи для множества (бессчетного множества!) оптимистичных крылатых статуй и семисторонних фонтанов, и площадь Независимости, и газоны в четверть круга, и четырехугольные дворы, заросшие чернокорнем, Господи милосердный, зеленые купола и звонницы, увенчанные замысловатыми флюгерами, а дворцов сколько, а монастырей сколько, и стены, выложенные гипнотическими комбинациями кирпичей, ключи свода и знаменитые колокола, все — заказано и форсировано сумасшедшими иезуитами, с учетом погоды (то есть вулканов). Здания и колонны мельтешили, мелькали перед глазами; а жители оставались невозмутимо-спокойны.

Каково это — спать и совокупляться у подножия и в окружении вулканов? Неудивительно, что в Эквадоре утешаются печальной музыкой.

Допотопные американские авто — «хадсоны» и «де сото», брошенные давно сбежавшими эмигрантами, шипели, свистели, время от времени выпускали пар. Эти седаны наводили на мысль о сороковых годах и о «Сэтердей ивнинг пост», как если бы недавнее прошлое все еще лежало впереди. Дома в испанском стиле похвалялись железными узорчатыми решетками в дверях и укромными садиками.

Поселились туристы в гостинице «Атауальпа», у самой реки. Регистратор за стойкой сперва воззрился на лацканы Хофманна, припорошенные сигаретным пеплом, а затем — на темный пиджак Кэддока со следами перхоти. А потом украдкой оглянулся на Пичинчу.

После чая миссис Каткарт отписала домой:

«Кто бы мог подумать! Мы с вашим папой на экваторе — и в свитерах! Как мне рассказывали, это потому, что гостиница расположена выше, чем Косцюшко,[77]— просто не верится! Виды здесь потрясающие. Специфически острая пища. Мостовые — булыжные».

Должно быть, перелет через несколько часовых поясов дал-таки о себе знать. Дуг пошел спать и даже зубы не почистил…

Вайолет к чаю не спустилась, зато с утра первым делом заняла место на переднем сиденье автобуса. На эту первую экскурсию она надела солнцезащитные очки и шубку из кенгуриного меха. Гэрри угрюмо устроился за несколько рядов от нее, затем пересел еще дальше, к Шейле. У нее на коленях лежал путеводитель, оставшийся с прошлой поездки.

— Вам не холодно? — воскликнула Луиза. — Вы на него только гляньте!

По проходу шел Борелли — в своей неизменной хлопчатобумажной экс-армейской куртке.

— Разве мы не в тропиках?

— И да и нет, — отозвался Норт. Как всегда, выезжая на прогулку, группа пребывала в прекрасном расположении духа.

В силу неведомых причин Норт уселся рядом с Дугом Каткартом. Автобус стронулся — и оба вцепились в опору переднего сиденья.

— Хорошо выспались? — полюбопытствовал Дуг. Ему досталось место у окна.

— Не жалуюсь.

Он несколько раз просыпался и смотрел на часы. Шторы не были задернуты; он различал в окне на фоне светлеющего неба темный силуэт Пичинчи — и думал об умершей жене.