– Но вы же ведь тоже эволюционировали из более примитивных форм жизни, ведь так? – продолжала допытываться она.

– Да.

– И наверняка был момент в вашей истории, когда вы, бурули, стали понимать окружающий мир. Неужто сразу всё было правильно, без заблуждений?

– Не знаю… Вы правы, я не готов ещё быть разведчиком чужих миров. Ведь я не знаю собственную историю.

– Не расстраивайся, Буруль, это нормально. Мы тоже далеко не всё знаем. Но ответ мы всё равно ищем. Наши мозги привыкли делать логические цепочки, последовательности событий, что за чем идёт. Если такая цепочка есть, становится всё понятно, откуда и почему произошло то или иное событие. А вот когда этой цепочки не выстроить, то мы приходим к выводу о чуде, о явлении, которое не может быть объяснено с позиции разума. Понятно?

– В целом, да. Но ты не могла бы привести пример?

– Пример?.. Вот тебе пример. В сельских районах Англии существовало поверье, что если твои луга дают плохой урожай трав, а значит мало корма для скота, то нужно завести кошек в доме. Мол, кошки чудотворные, загадочные существа. Но главное, что это действительно помогало во многих случаях. Поэтому в английских деревнях очень много кошек.

– Неужто правда? – удивилась Умка.

– Вот видишь, Буруль, Умка уже готова поверить в чудо, сотворённое кошками.

– Ну а как ты это объяснишь? – обиженно спросила Умка.

– Да ты не дуйся, не сердись. Так все считали до Дарвина. Это он смог найти логические связи.

– Какие?

– Понимаешь, люди правильно заметили, что в присутствии кошек урожай клевера на близлежащих полях лучше. Но не смогли понять, почему. А Дарвин смог. Дело в том, что кошки по ночам выходят на охоту и съедают в округе полевых мышей. А мыши, в свою очередь, разоряют шмелиные гнёзда, когда строят свои норки в земле. Меньше мышей, больше шмелей, больше шмелей – лучше урожай клевера, ведь именно шмели помогают его цветкам перекрёстно опылиться. Вот так Дарвин развеял чудодейственную силу кошек.

– Как здорово! Красиво! – восхитилась Даша.

– Спасибо, Оля, теперь мне стало яснее. Но, я думаю, нам пора отправляться в город, скоро вечер, нас ждут встречи с художниками, – заключил Буруль.

Солнце склонялось к горизонту, и в вечерних отблесках купола соборов Флоренции сияли особенно торжественно. В городе царил весёлый беспорядок, какой всегда бывает в праздники. По улицам фланировали толпы разряженных горожан, торговцы надрывались из последних сил, стараясь успеть продать всё, что осталось ещё в этот вечер, фыркали лошади, испуганные смешными и нелепыми нарядами шутов и яркими всполохами шутих. Весь город был украшен цветами, на подоконниках открытых настежь окон благоухали лилии всех оттенков и размеров, от дома к дому, пересекая улицы взад и вперёд, тянулись разноцветные гирлянды. У большинства домов, несмотря на то, что было ещё довольно светло, уже зажгли факелы, из каждой таверны доносилась либо музыка, либо нестройный хор подвыпивших гуляк.

Веселье было в самом разгаре, когда ребята дошли наконец к дому Филиппино Липпи. Ворота его боттеги были распахнуты, и столы выбегали из двора прямо на прилегающую площадь. Найти в такой суете знакомых было бы большой проблемой, если бы Липпи сам не наткнулся на наших героев.

– О, синьорина… Умма, если не ошибаюсь? Рад, что Вам удалось заглянуть к нам на огонёк. А где Ваш отец?

– Маэстро, извините, но мой отец уже предварительно дал согласие на другой ужин. Поэтому он и послал меня с моими друзьями, чтобы извиниться перед Вами.

– Что Вы, что Вы. Не стоит. Я понимаю. Сегодня вся Флоренция гуляет! Кстати, Вы ведь хотели познакомиться с местными художниками. Идёмте, идёмте, – позвал он их к самому длинному столу в центре двора.

За ним расположились художники. Поддерживать общий разговор за таким столом явно не было никакой возможности, и гости разбились на небольшие кучки вокруг самых именитых из них.

– Вот они, все здесь, – с плохо скрываемой гордостью сказал Филиппино, – там сидит маэстро Пьеро де Козимо, здесь ребята из боттеги Перуджино, сам он, к сожалению, далеко отсюда, а так бы обязательно пришёл, вон большая группа собралась вокруг Леонардо да Винчи, вы слышали, конечно же, о нём, а вот это мой учитель – Сандро Боттичелли, – Даша сразу обратила внимание на эту сгорбленную фигуру.

Пожилой мужчина налёг всем телом на костыль, но, казалось, не замечал этого, он был погружён в какие-то свои невесёлые мысли. Общее веселье будто обтекало его стороной, и он сидел одиноким седым утесом на берегу этой реки радости.

– Что с ним? – тихо спросила Даша.

– Разве вы не знаете? Конечно же нет, вы ведь приезжие. Здесь эту историю знает каждый… Это все из-за Савонаролы, будь он проклят. Перед тем, как к власти пришёл этот проповедник, мой учитель был самым известным и самым прославленным художником всей Тосканы, не говоря уж о Флоренции. А какие светлые, одухотворенные картины он писал! Вы бы видели…

– Мне кажется, я видела одну. Рождение Венеры, по-моему, называется, – пробормотала Дашка.

– Вот! Вы понимаете, о чём говорю! А потом пришёл этот, из ордена доминиканцев, и всё пошло насмарку. Ведь Савонароле мало было клеймить богачей и Папу Римского в роскоши и беспутстве, нет, он ещё и всё искусство взялся ставить на пути истины. И избрал себе в качестве козла отпущения моего учителя. Как он его ругал, его и его картины… А молодёжь верила. Та самая молодёжь, что сейчас стыдливо сторонится Боттичелли, тогда выбрасывала его картины на помойки, сжигала их в костре в приступе религиозного фанатизма. Я думаю, это они сами и пустили слух, будто Сандро сжигал свои картины. Бред! Боттичелли в это время лежал взаперти в своём доме, охваченный лихорадкой. Я знаю точно, навещал его как раз в то время. Так Савонароле этого было мало, он ещё и проклял моего учителя, но самое страшное – это проклятье сбылось – у моего учителя отнялись ноги… Он и сейчас, по прошествии стольких лет, всё ещё хромает. А главное – вся эта история сломала его. Он замкнулся в себе и пишет совсем другие картины… сейчас он занят эскизами к книге Данте. Если бы Вы видели эти эскизы… Это страшно, это совсем другой Боттичелли… Но самое обидное – за что? За что Джироламо так взъелся на Сандро? Ладно бы на моего отца, там было за что… Хотя, слава богу, что мой отец не дожил да Савонаролы, а то его бы точно прокляли.

– Ваш отец? – полюбопытствовала Умка.

– Да, синьорина, должен признаться, мой отец был известный гуляка и пройдоха. Художник, правда, знатный. Медичи недаром любил его. Рассказывали, что однажды отца даже заперли, чтобы он не гулял, а писал давно обещанные картины. Так Филиппо разорвал все простыни и спустился с балкона вниз, чтобы встретиться со своей возлюбленной. А когда его поймали, сказал, что не может писать без любви. Медичи сам распорядился дать ему возможность видеться с любимой, чтобы настоящие картины получались. Да, вот такой он был мой отец, – с гордостью сказал Филиппино. – Вообще, он неплохой был человек. Вот и меня официально признал, не то что беднягу да Винчи, и мастерству научил, и боттегу отдал, земля ему пусть будет пухом.