груди — вероятно, инициалами хозяина лавки, поскольку такие же болтались и над входной вывеской. Местечко явно с претензией. Как раз то, что надо.

Девушка, едва завидев нас, расплылась в улыбке, аж сверкая ямочками на щеках.

— Что вы желаете, господа? — проворковала она.

Я уже привычно повторил, что желаю. Мне привычно подтвердили, что, конечно же, тут такое делают — в кратчайшие сроки и лучшего качества. Сообщили, как же мне повезло, что я обратился именно к ним, потому что они лучшие во всех рядах, и напоследок попросили показать мой гербовый знак. Я молча показал свою печатку, и от вида дерущихся собачек девицу перекосило так, будто они могли вцепиться ей в горло.

— Думаю, — она мигом перешла из дружелюбия в холод, — вам лучше уйти.

Ну из плюсов — тут хотя бы не юлят. Видимо, считают себя слишком большими и сильными.

— Но вы же сказали, что такое делаете, — заметил я, не сводя с нее глаз.

— Пожалуйста, уйдите, — еще холоднее произнесла блондинка.

— То есть вы вводите клиентов в заблуждение? Причины пояснить не изволите?

В этот момент за дверью за прилавком, ведущей в глубину лавки, раздались шаги, и к нам вышел пожилой мужчина в темно-синем пиджаке с таким же золотым вензелем на груди, явно услышавший обрывки разговора. Быстро, по-хозяйски оценив ситуацию, он повернулся к своей работнице.

— В чем дело? Что ты клиенту грубишь?

Девица тут же подскочила к нему и что-то прошептала. Его взгляд упал на мою печатку, и благожелательность, которую он поначалу демонстрировал, мгновенно сменилась на отстраненную враждебность.

— Покиньте лавку, пожалуйста, — мужчина сухо обратился ко мне.

— А в чем дело? — уточнил я. — Почему вы выставляете клиента?

Вместо ответа он выразительно положил обе руки на прилавок, показывая, что на пальцах. А там аж целых два перстня на одной и три на другой сверкали разноцветными камнями. Ну и что ты хочешь этим сказать? У меня дома коробка таких.

— Покиньте лавку, пожалуйста, — с нажимом повторил ее хозяин.

Я тоже положил свою руку на прилавок, давая и ему хорошенько посмотреть на мой перстень и наконец понять, что пять его колечек не стоят одного моего. Эта печатка как бы говорила, что мне принадлежит место Темноты, что у меня есть собственные владения по ту сторону — поэтому я и ношу кольцо мессира. А все, что есть у него, лишь жалкая лавочка, в которой он позволяет себе слишком много.

— А что если мы хотим осмотреться? — добавил я.

Он медленно перевел глаза с моего перстня на меня.

— Я не знаю, как вы это получили, каким образом это попало к вам: купили вы дом или что-то другое. Но это еще не делает вас хозяином…

— Да он сын Григория Павловского, — не выдержав, вмешался стоящий рядом Глеб. — Константин Григорьевич! Не слышали, что ли?

— Если у мессира Павловского и был сын, — отчеканил хозяин этой лавчонки, — то он не посчитал нужным его здесь представить. Или тот не оправдал его надежд, или вообще обычный человек. А таким здесь не место. И этот перстень, — он отрывисто кивнул на мою руку, — еще не делает из вас хозяина.

И холодно, прямо-таки бесстрашно вскинул глаза на меня. То есть он сейчас выставляет меня, мессира, у которого на пальце эта печатка, и ничего не боится? Да это же практически как фак показать. А ведь мессир — это не слово из шести букв. Это знак того, что вся моя скверна слушается меня. Знак того, что я ее хозяин.

— Последний раз по-хорошему вас прошу, — мужчина сверлил меня взглядом, — покинуть мою лавку.

Его глаза из темно-синих стали на короткий миг густо-черными, будто показывая, что мне грозит, если я не послушаюсь. Серьезно, что ли? Твою лавку? Неужели ты не заметил, как здесь стало тихо? На полках вокруг больше чем в половине склянок застыла скверна, словно прислушиваясь к каждому сказанному здесь слову — причем не тобой, а мной. Это мой голос, мои движения она ловила так жадно. Пока вся эта черная масса не почувствует силу, пока ее не укротят, она не признает нового хозяина. А сейчас и здесь она очевидно не видела нового хозяина — только старого. Так что лавка была скорее моя, чем твоя.

Напряжение, застывшее в воздухе, казалось, готово было выплеснуться по одному моему сигналу. Я взмахнул рукой, позволяя этот всплеск — и моя скверна тут же ответила, входя в резонанс, радуясь мне как любовница после долгой разлуки. С каждым мгновением звон вокруг становился все более диким. Склянки с чернотой бешено вибрировали, подпрыгивали, стучались стенками друг о друга — будто прося, крича, требуя выпустить то, что внутри, наружу — ко мне.

— То есть вы продаете мою скверну, — заговорил я под этот неистовый бит, — пользуетесь тем, что даю вам я, и еще смеете сомневаться в моем праве?

Полки вокруг уже дрожали как от землетрясения. Еще пара секунд — и, казалось, вся навороченные конструкция стеллажей, явно очень не дешевая, обрушится на пол вместе со всем ее содержимым, тоже очень не дешевым.

— Остановиться или все разнести? — я поймал взгляд хозяина этой лавчонки. — Чего, по-вашему, вы заслужили?

Словно выйдя из ступора, он выскочил из-за прилавка и, согнувшись в поклоне, торопливо поцеловал мой перстень. Черт! Как же мне не нравится эта традиция, когда кто-то слюнявит твою руку. Но что поделать, у уважения есть цена.

— Простите! — подняв на меня глаза, выдохнул он. — Простите меня, мессир…

Конец бесплатной части

Здесь заканчивается бесплатный ознакомительный фрагмент. Спасибо, что читаете историю, и надеюсь, останетесь с ней и дальше. Чтобы продолжить чтение, надо купить подписку.

Приятного чтения! И спасибо за поддержку! Жду вас на той стороне (в хорошем смысле ;)

А пока несколько тизеров того, что будет дальше:

*** ***

— Что, — ухмыльнувшись, бросил мажор, — тачка для вас не слишком крутая?

Ну вот опять: что в провинции, что в столице вечно вылазят какие-то мажоры с какими-то претензиями. И что же они так любят создавать себе проблемы?

“Как обычно или по-хорошему?” — в тон моим мыслям уточнил Глеб.

“Помнишь, что сказал твой отец напоследок?”

“Чтобы в столице вели себя как будто мы воспитанные люди?”

“Именно.”

—