Он постоянно смотрит на судью, а тот не смотрит ни на кого, от него веет уверенностью, силой и — нет, не холодом, холод исходил от Диггхарда К’ярда — желанием побыстрее покончить с этим «досадным недоразумением». Причем когда его взгляд мимолетно касается меня, я понимаю, что именно он подразумевает под досадным недоразумением. Точнее, кого.

— Прошу, ньестр Э’лкс, — откашлявшись, произносит политари, — присаживайтесь.

Когда адвокат занимает место рядом с судьей, я говорю, отчетливо и громко:

— Не все.

Вот теперь на меня смотрит даже Алетта. Парень в очках, Ромина, и все остальные, протоколистка оторвалась от своего привычного занятия и, приоткрыв рот, наблюдает за тем, что будет дальше. Ее скрученный на макушке узелок кажется тем креплением, к которому привязана ниточка кукловода. Когда она приподнимается на стуле, чтобы поправить идеальную юбку, она делает это изумительно ровно, как по прямой линии. И все это — глядя на меня.

— Есть еще один свидетель, которого я здесь не вижу.

— Кто же, позвольте спросить? — политари, судя по его лицу, готов убить меня прямо при свидетелях. Он мысленно прощается с карьерой, потому что взгляд судьи Д’ерри даже сквозь огонь въерха наливается свинцом.

— Лайтнер К’ярд.

Видит море, я бы никогда не назвала его имя. Никогда, но сейчас слишком многое поставлено на карту, чтобы я могла просто промолчать.

— И еще. Если не ошибаюсь, мне тоже положен защитник. Если Ландорхорн не предоставил его мне, могу я спросить, почему?

— Защитник? — к моим словам мигом цепляется адвокат Ромины. — Вы считаете, что вам нужен защитник, нисса Мэйс? С чего бы это?

— Представитель моих интересов, — остается только прикусить язык, но уже поздно.

— Если вы невиновны, с чего вам просить защитника? — снова идет в наступление адвокат, но прежде чем я успеваю открыть рот, звучит голос судьи Д’ерри.

— Девушка права.

Его слова похожи на удар штормовой волны о силовой щит.

— Да, мы упустили этот момент, когда планировали нашу с вами встречу. Считаю правильным удовлетворить ее просьбу. По поводу Лайтнера К’ярда — тоже.

Он смотрит мне в глаза и даже улыбается. Таким и должен быть Верховный судья Ландорхорна: жестким и беспристрастным. И все бы замечательно, если бы не одно «но» — в его глазах читается приговор «Я тебя размажу». Для меня это слишком, для любого нормального человека это слишком — подозреваю, что судья Д’ерри ломал не таких, как я — но после удара о воду, выбившего из меня жизнь до вдоха Лайтнера мне совершенно не хочется бояться. Наверное, во мне сгорел какой-то предохранитель, потому что я смотрю ему в глаза так долго, как он этого хочет, и вижу, как уверенность сменяется давящим раздражением.

— То есть сейчас мы просто расходимся? — уточняет политари.

— Сейчас мы не просто расходимся, — мягко, как неполноценному ребенку, объясняет судья. — Вы объясните ниссе Мэйс ситуацию, весьма неприятную, из-за которой мы вынуждены были форсировать встречу, и, к сожалению, упустили некоторые детали.

Привет, Лайтнер К’ярд, ты деталь.

Мне почему-то до одури хочется увидеть выражение его лица, когда я скажу это с интонациями Верховного судьи, и меня только чудом не разбирает смех. Да, во мне точно сгорел предохранитель. И не один.

— Нисса Мэйс, вы считаете это смешным? — интересуется адвокат, раздувая ноздри.

— Нет, просто не выспалась, — говорю я и в знак подтверждения своих слов прикрываю рот ладонью.

Провоцировать их заранее точно не стоит.

— Нисса Мэйс! — политари обращается ко мне на повышенных тонах. — Мы были вынуждены собраться, поскольку вы неоднократно и в весьма грубой форме, при посторонних намекали ньестре Д’ерри на случившееся.

— Не намекала, — я ставлю банку с мертвой бабочкой на стол. — Я говорила прямым текстом.

У Ромины округляются глаза. Она смотрит на банку так, будто действительно ее не узнает, морщится:

— Фу! Гадость какая.

— Никогда раньше это не видела?

— Нисса Мэйс! — теперь политари уже рычит. — Вы не имеете права ставить репутацию ньестры Д’ерри под угрозу, поскольку все свидетельские показания говорят в ее пользу. То, что происходит здесь и сейчас — исключительно жест доброй воли со стороны ньестра Д’ерри и его дочери. Обвинение снято.

Что?

Смысл слов не сразу до меня доходит, потому что я смотрю на Ромину, очень внимательно, но она выглядит так, будто ее вот-вот стошнит.

— Что? — переспрашиваю уже вслух.

— Обвинение с ньестры Д’ерри снято. Она не является подозреваемой, и прежде чем вы отсюда выйдете, вам нужно зачитать это.

Политари протягивает мне тапет, в котором говорится о снятии обвинения, к нему же прилагается постановление, согласно которому я должна извиниться (публично) за нанесенные Ромине оскорбления.

В этот момент, когда до меня доходит последнее, летит последний предохранитель. К чему был весь этот фарс? К чему здесь Алетта, к чему этот похожий на доску для взятия волн парень.

— Алетта, — говорю я, вскакивая из-за стола. — Алетта, скажи им правду!

Она молчит, и будет молчать, потому что все это — действительно фарс.

— Согласно показаниям ниссы Грейм, вы были не в себе, когда встретились с ней. Предположительно, из-за вашего увольнения, сыгравшего не последнюю роль. Вы были под тяжелыми психотропными веществами, далее вступили в ссору с…

— Я. Не. Была. Под тяжелыми веществами! — голос срывается. — Это она накачала меня тем дерьмом, она и ее дружки, и вы собираетесь просто…

— Сядьте, нисса Мэйс, — гремит политари, — иначе вам действительно потребуется защитник.

— Чудесное правосудие, — цежу я, сдавливая стол до боли в пальцах.

— Увольте нас от этого, — говорит судья и поднимается. — Дайте мне знать, что постановление доведено до сведения и подписано ниссой Мэйс. Роми.

Ромина окидывает меня торжествующим взглядом, отбрасывает свои шикарные волосы за спину и идет за отцом. За ними семенит адвокат, и в эту минуту я понимаю, что все: сейчас они просто выйдут за лверь. Выйдут за эту дверь, а после меня заставят подписать бумажку, по которой я должна извиниться перед Роминой за то, что она меня чуть не убила.

— А если бы было наоборот? — интересуюсь я. — Если бы я столкнула вашу дочь, связанную по рукам и ногам, в океан? Что бы вы сделали тогда?

Судья Д’ерри на миг оборачивается.

— Как бы вам ни хотелось в это верить, нисса Мэйс, но у моей дочери нет, не было и не будет с вами ничего общего.

Что-то щелкает внутри, когда я хватаю банку.

Стекло разбивается о стену, осколки и брызги летят на идеальное семейство Д’ерри, Ромина визжит.