Она сочувственно глянула на меня.

- Вы не вспомнили, да? – и вздохнула. – Он вас не любил.

- И я его тоже? - усмехнулась криво.

- А вы никого не любили, кроме господина Эжена и его величества.

Ну правильно, сын и любимый мужчина. И если с любимым мужчиной всё понятно, то где и как там Женевьевин сын?

- Хочется верить, что с Эженом всё хорошо, - проговорила я.

А думала при этом и о совершенно неведомом мне молодом человеке, сколько там ему лет-то, двадцать восемь? Двадцать девять? И об Алёшке, которого я знала и чувствовала, и хоть переживала, но – он всегда был на связи, даже когда оказался далеко. Сейчас же я далеко… так далеко, что и не вообразить.

Интересно, а на том свете мы теперь тоже не встретимся? Или мне, как закоренелой атеистке-агностику, не положен тот свет?

Ладно, генерал меня не любил, и я его тоже. А сейчас смотрит так, как будто у нас с ним было что-то, а он позабыл, и внезапно вспоминает. Ладно, пусть как хочет, так и смотрит. А у меня есть отличное новое дело, и мы будем его делать.

Совет Ульяны оказался очень кстати. И названный ею Ивашка Сучок, и наш сосед Егор Ильич с интересом взялись решать задачу – обшить досками покой в каменной башне. Привлекли кого-то из деревенских, вместе с интендантом Дрю договорились о закупке досок ещё у кого-то снизу, у кого нашёлся запас, и работа закипела. Мол, доски – дело наживное, лето придёт – ещё заготовим.

И когда генерал, в очередной раз прокашлявшись, спросил – пущу ли я его обратно на гору, я ответила:

- А вам там, господин генерал, пока некуда возвращаться. Вот как ремонт завершим – так я и скажу.

- Какой ещё… ремонт? – изумился он.

- А увидите, - отмахнулась я. – Но я думаю, что хуже, чем было, уже не будет.

Генерал расспрашивал Рогатьена, Северина, и всех прочих тоже, но все они только отмахивались и говорили – мол, маркиза знает, что делает, и пусть себе делает.

Правильно, будут мешать – дороже выйдет. Им же.

А пока я озадачилась – чем отплатить за работу и за помощь деревенским. Конечно же, их кормили и поили. Можно денег дать, но куда там эти деньги тратить – только если при помощи ловких и умелых здешних купцов, которые, как лето придёт, отправятся торговать. Ладно, пусть работают, а дальше я посмотрю. И сама тряхну мошной, и генерала тоже пошевелю, пусть думает. Но сначала пусть примет работу.

Надзирать за работами я ходила каждый божий день. Со мной ходили когда Ульяна, когда Дуня, а чаще всех, на удивление, Пелагея. Она прослышала о нашей новой заботе и сама вызвалась помогать – мол, пусть там пока новая хозяйка по дому шуршит, а она людям что-нибудь доброе сделает. Новая хозяйка, как я слышала, прижилась, и Пелагея её не грызла. Да и сама Софья Вольдемаровна на рожон тоже не лезла – так что как-то ужились. Гаврила Григорьевич вроде бы тоже немного присмирел, и пил меньше, и что-то делал по хозяйству, а как там поживал его братец Пахом, меня уже и не интересовало. Но Пелагея с утра одевалась тепло, приходила к нам, здоровалась, обнимала Меланью, а потом Северин вёл нас наверх.

И наверху если я главным образом надзирала за работами, то Пелагея прошлась по всей огромной башне. И тоже занялась какими-то улучшениями – где прибрать, где прикрыть, где помыть, а где законопатить хорошенько, и дуть будет меньше. И на кухню заглянула, побеседовала с поваром Марсо, и тот воспринял какие-то её соображения. Полковник Трюшон очень её хвалил, говорил – им её бог послал, не иначе.

А комнату генерала обшили досками всю целиком – и стены, и пол, кроме воздуховодов снизу, и только потолок оставили под побелку. Доски хорошенько выстругали, стены вышли гладкими – загляденье. Потом, если захочется, можно будет добыть шелков заморских и обить ими те стены, а пока пусть так живёт.

Дальше Рогатьен осмотрел то, что получилось, и мы совместными усилиями с ним, Ульяной и Пелагеей сотворили-таки магическое утепление. Я пока не особо разбиралась в том, как это делается, Рогатьен командовал – я исполняла, да и всё. Но в итоге в этой комнате можно было даже одеться полегче, а спустя некоторое время и вовсе, наверное, в рубахе ходить. Ещё бы сделать двойную раму, но – стекла нет, его можно заказать во Франкию, чтоб переправили порталом, но связь редка и нестабильна.

Кстати, последняя связь случилась стихийно – генерал пребывал у меня, его вызвали, он ответил, а дальше уже он как-то координировал переброску чего-то нужного наверх, где полковник Трюшон был готов принять. И ещё слушал какие-то тамошние новости, от которых помрачнел.

- Плохие новости? – спросила я, когда он отложил зеркало.

- Вроде того, да.

- Не расскажете?

- Король… я бы сказал, что забывается, но король не может забыться, так ведь? – усмехнулся он. – Он не слышит тех, кто говорит с ним, они не слышат его. Вряд ли это закончится чем-то хорошим.

- Но ведь вы сейчас не властны над происходящим там?

- Нисколько.

- Значит, положимся на волю провидения, - я накрыла его ладонь своей.

Зачем-то.

Он взглянул на меня, усмехнулся в усы.

- Наверное, я могу считать, что уже сделал всё, на что оказался способен.

Я не поняла, о чём он, но не стала спрашивать. Вдруг Женевьев должна это знать?

- Я тоже сделала, да? И нас отослали подальше, чтобы мы не напортачили ещё больше?

- Почему же сразу напортачили? – он всё ещё усмехался. – Просто сделали всё, что могли. А теперь здесь делаем, что можем.

- Это точно. Я думаю, дня три – и ваша комната будет готова.

Мы дошивали туда шторы, и сделали запас постельного белья. И там ощутимо нагрелось – думаю, он заметит разницу. А работники наши тем временем уже вовсю утепляли покой господина мага, и начинали обшивать стены для полковника. По всему выходило, что к Рождеству управятся.

В тот день, когда мы с Дуней дозволили генералу покинуть мой дом и отправиться наверх, он уже нормально стоял на ногах, не валился и не кашлял.

- Госпожа маркиза, примите мою благодарность, - поклонился