смотрела уставшими глазами на синюю дымку впереди. Она не спала всю ночь. И Руднев не спал. Сейчас он сильней всего чувствовал, что зря взял ее с собой, что Маша угробит всю сегодняшнюю работу. Хотя под этим чувством было и другое – он радовался, что Маша рядом. Она была рядом на самой сложной его операции.

– Ты любил ее? – спросила она, не повернув головы.

Вопрос, точно кочка под колесом, выбил его из седла.

– Очень, – ответил Руднев с правдой в голосе.

– Хм…

– Что – «хм»?

– Ничего.

– Тебе не понравился мой ответ…

Маша сделала вид, что ей все равно, и опять воткнула полусонный взгляд в дорогу. Так, в неостывшем молчании, они проехали минут двадцать, и каждый думал о своем.

– Понравился, – внезапно сказала Маша. – Твой ответ мне понравился. Хотя сначала он меня выбесил. Но это эмоции. А теперь я понимаю, что он очень хороший… И что ты очень хороший. Ты самый лучший, раз так ответил.

Руднев удивленно посмотрел в сторону Маши:

– Почему это я хороший?

– Ну… Ты бы мог ответить, что ненавидишь ее после того, что она сделала.

– Что она сделала?

Маша пошарила по углам лобового стекла. Поглядела наверх, под тучи.

– Ну…

– Что она покончила с собой? – спросил Руднев простым тоном. – Что убила себя?

– Я слышала так. И еще…

– Знаю, что ты слышала. Что шизофреничка убила ребенка и покончила с собой.

В стекло ударила тяжелая капля. Машина разгонялась.

– Так говорят, – ответила Маша.

– Не верь им, – продолжил он. – Саша никого не убивала. Это был несчастный случай.

– Я верю тебе, и, если ты говоришь…

– Это был несчастный случай! – Руднев прибавил газу. Голос его был странно спокоен.

– Здорово, что ты защищаешь ее.

– Я не защищаю, я рассказываю, как было. Ваня знал, что мама спит, потому что пьет таблетки. Он видел, как мама их пьет. Он нашел, где они лежат. Или Саша забыла их убрать. Не знаю. Наверно, он будил ее, а она не просыпалась. Может, он хотел спать так же крепко, как она… Я не знаю. Я не знаю, Маш.

– Наверно, так. Дети… Дети все тащат в рот.

Колеса машины, загребающие лужи, казалось, вот-вот отлетят.

– Он только не знал, сколько нужно. – И тут Илья мигом поглядел на Машу. И ей стало страшно от его взгляда. – Он их наглотался и заснул. Вот так все было.

Маша хотела спросить… Теперь она еще больше боялась произнести имя.

– А она?

– Когда Саша проснулась, – его слова переползли через кадык, – она увидела, что Ван умер. И не смогла жить. Не смогла посмотреть мне в глаза.

– Сбавь скорость.

По крыше лупил дождь.

– Федя сказал, она кричала.

– Притормози.

– Я потом узнал про это быстрое помешательство. Когда мама сразу идет за своим ребенком.

Мне рассказал один психолог. Это довольно частый случай. Особенно когда трагедия случается прямо на глазах… Она выпила лошадиную дозу.

– Илюш.

Машина неслась так быстро, что дождевая вода поднималась по окнам. Маша потянулась к рулю и включила дворники, про которые забыл Руднев. Они омыли лобовое стекло. Илья чуть прозрел, увидев перед собой путь.

– Илюш. Илюш.

Дождь шипел, наматывался на колеса. Бился о дно лодки.

– Я тебе верю.

– Хорошо, – сказал он. – Потому что все так и было.

– Да, – сказал Маша. – Так и было.

– Нам нужно дождаться, пока кончится дождь.

Сначала они шли тропинкой вдоль пожарной канавы. Джинсы Маши вымокли по колено. Прилипали к икрам. От тропинки они свернули в чащу, и скоро ей надоело смотреть ему в затылок.

– Подожди, – окликнула она. Руднев обернулся. – Мне кажется, мы тратим время.

– Почему?

– В чем моя польза? Нам нужно разделиться.

– Я не хочу, чтобы ты шла одна.

– Брось. Какой от меня прок, если я всю дорогу буду плестись за тобой?

Он взвесил Машину идею и свою тревогу.

– Ну, вот что, – не стал спорить Илья. – Иди вперед, а я пойду стороной. Только не сходи с прямой.

– Хорошо! – бодро согласилась она.

– Будем вести перекличку.

– А-у-у!!!

– Скоро должна быть просека, там и встретимся.

– Да, поняла-поняла!

Маша дождалась, пока спина Ильи не исчезла за частоколом стволов, и пошла по указанному маршруту. Через какое-то время она уже привыкла к лесу. Идти за Рудневым было легче – от нее только и требовалось держаться следом, а теперь приходилось самой выбирать путь: высматривать просветы, обходить бурелом. Пару раз она окликнула Илью, но он не ответил. Пройдя сотню шагов, она позвала снова и услышала близкий отклик, который ненадолго успокоил ее.

Лес становился глуше. Ноги мокли и немели. Но ее волновало другое. Маша замирала и прислушивалась. Ей мерещился хруст шагов, и эти шаги были будто не ее. Каждый раз, когда она останавливалась, шорох догонял и только потом затихал, оттого ей казалось, что кто-то идет по пятам. Скоро она вышла к завалу; мертвые деревья с перешибленным посередке хребтом втыкались лапами в землю, какие-то, наоборот, лежали плашмя и лапы воздевали – лес был свален тут словно специально, чтобы не пустить ее. Шея вспотела, за шиворот лезло колкое, ползучее, грязное. Маша карабкалась через сушняк, и ей верилось, что за ним-то обязательно будет хороший светлый лесок.

– Ау! – крикнула Маша на ходу.

Нет ответа.

Наконец дебри чуть разошлись и впереди запестрел осинник. Дышать стало легче. Сквозняк опять лизнул затылок. Видя перед собой редеющий лес, она забыла о фантомных шагах за спиной и металлической горчинке во вздохе. С каждой секундой росла надежда, что она выйдет на просеку и увидит там Илью. Вскоре деревья опять стали толще и теснее. Машу ужалило сомнение, что она зря отпустила его.

– Эй!!!

Внезапно упала тишина. Маша словно нырнула под воду.

– Ау-у-у!

Ей отозвалось едва различимое эхо. Маша присела на поваленное дерево.

– Ну, где же ты? – спросила она сдавленно и тут же все поняла.

Она поняла, насколько он далеко. Та жизнь, которая порой воскресала в Илье, была не их общей жизнью. Маша обняла ледяные ноги. Он оживал только, чтобы вспомнить другую. Все зря, никогда им не идти рядом. Она подумала это с жалостью к себе и крикнула так громко, насколько могла.

Руднев вышел на крик. Он посмотрел по сторонам, чтобы понять, зачем его звали.

– Ты чего?

– Я больше не могу, – сказала Маша.

– Устала?

– Нет, – она замялась. – Наверное, дальше я с тобой не пойду.

– Отдохни немного. И…

– Ты не понял. Отвези меня домой.

– Но почему? – наивно спросил он.

– Просто не могу. Не могу смотреть, как ты мучаешься. Не могу верить в тебя.