И только сейчас Перец просек, какая несуразность кольнула его при первом взгляде на Ильдара. Буковки нерусские.

— Ты чего, по-английски бумкаешь? — Перец щелкнул по краю газеты «Трибуна люду» на чешском языке.

— Да тут перевод, — расплылся в добродушном оскале Ильдар и, перевернув газету, продемонстрировал вложенный внутрь отпечатанный на принтере текст. — Слышь, ну Серега выдал! Затопил шалман цементом, набил рожу халдею, начистил хари каким-то фашикам, которые пытались сперва взять его на понт, типа, мы из Интерпола, хэнде хох. А когда не прокатило, навалились гурьбой. Он их, гадов, всех раскидал. А потом еще Пепел сумел дочиста выгрести кассу кабака, перевернуть на кухне бачок с хавкой и смыться в окно. Вот это по-нашему! А у халдея крыша съехала от такого кино. Он описывает нашего Пепла как типа ростом с меня, узкого в плечах, а будку ваще не разглядел.

— А может он спецом отводит легавых от Пепла? — сев на диван, Перец закурил.

— Зачем ему?

— Представь, что это халдей под шухер взял кассу. Тогда ему никакой радости не перепадет, если Пепла заловят.

— Тут, — Ильдар потряс газетой, — никто на халдея батон не крошит.

— Значит, ихние мусора еще тупее наших.

— Да и почтальоны такие же. Серегин портрет никто из почтальонов толком не срисовал. Слышь, тут еще на Серегу вешают хулиганку в трамвае, козлы! Типа было рядом с почтой. Блин, если чешские менты загребут Пепла, то назовут русской мафией и все свои висяки спишут.

Телефон, чтобы звонок не мешал мозговать над судьбой сотен и тысяч хрустящих бумажек, не звенел, а мигал лампочкой.

— Да, — взял трубку букмекер Дима. — Кого вы называете? Да, тогда отвечаю вам. На депутатов ЗакСа будем принимать через неделю. Пока не знаю, до свидания.

Перец вытащил из кармана пачку финских марок. Он только сегодня вернулся из Хельсинки, где разбирался с вконец охамевшей чухонской «лесной»[31]братвой.

— Эй, боец! Короче, возьми и пересчитай. Все на Пепла. И пепельницу тащи, шестерня! Чего, не видишь, я курю!

Букмекер Дима, извиняясь, потрусил с пепельницей к дивану. Накопившуюся за день злость он сорвет позже: на продавщицах и официантках по дороге домой, а дома на жене…

* * *

Грозовое облако вздыбленного копытами песка неумолимо приближалось к сонному поселению на границе пустыни и джунглей. Песок наждачил горло, скрипел на зубах и набивался в нос под плотно обмотавшие лица тряпки. Их было шестеро, бряцающих сохранившимися чуть ли не с Англо-Бургской войны револьверами «Смит-Вестсон» и закутанных по самые глаза, так что никто никогда не узнает, охотников за удачей. И селение с дубовым названием Нгоролебо лежало перед ними в душном мареве, словно выброшенная на берег и уснувшая рыба.

Въехав на главную и единственную улицу, всадники вдруг пришпорили коней, и те понеслись галопом. Возившаяся в единственной на мили вокруг зловонной луже голая черномазая ребятня и дюжина лизавших соленые стены коз испугано брызнули в стороны — свиней в городке не держали, здесь правили мусульманские законы. Трое всадников тут же развернулись и помчались вокруг — околицей. А трое резко осадили коней у самого богатого в Нгоролебо дома — двухэтажной, слепленной из глины и коровьего навоза халупы, украшенной раскаленной тарелкой спутниковой антенны. Это одновременно была и гостиница, и почта, и лавка. Хозяин заведения, мосластый лысый, как колено, негр, прятавшийся от палящего зноя под выгоревшим тентом, отбросил в песок объеденную арбузную корку и, вытирая руки о полосатый халат, проворно подсеменил к спешивающейся троице. И угодливо закланялся.

Его будто не заметили. Один из троицы собрал в кулак поводья трех взмыленных коней, и, положив свободную руку на кобуру, остался на самом солнцепеке, но так, чтобы отслеживать все здание. А двое его приятелей беззвучно скользнули вдоль сложенной из навоза и камней ограды, обходя строение по кругу навстречу друг другу.

Песок стремился проникнуть всюду. Он был горячий и колючий, и, просачиваясь под одежду, лип к потной коже. Здесь, через дорогу от лавки-гостиницы, на втором этаже заброшенного дома под окнами высились холмы нанесенного ветром песка. И мгновенно вымершая кривобокая единственная улочка Нгоролебо сплошь состояла из перемешанного шинами, копытами и босыми ногами песка. И горизонт горбился песчаными барханами. И только тоненькая сине-зеленая риска справа намекала, что там-то как раз конец царства песка. И за отпугивающими поселенцев малярией от берега мутноводой реки Нигер болотами начинаются джунгли, но отсюда в это верилось с превеликим трудом. Расплавленный мозг отказывался верить. И глаза снова поворачивались в сторону близкой опасности.

Вот, наконец, в оранжевом мареве, обшарив окрестности, встретилась спешившаяся троица, жаль, под бурнусами не разглядеть, белые это или негры. Вот к троице, уже не спеша, с противоположного конца селения подъехали еще трое рейнджеров пустыни, и тоже повыскальзывали из седел. Итого шестеро. Многовато для двух выходцев из северных широт.

— Похоже, теперь нам не скоро удастся развлечься шопингом. Как думаешь, это по нашу душу? — не особо напрягшись, пробурчал Витась под нос. Он химическим карандашом заносил на мятый клок тетрадного листа подслушанные местные словечки, чтоб не забыть.

Пепел его комментарий проигнорировал. Он наблюдал, как пришлые наконец обратили внимание на суетящегося хозяина гостиницы. Обменялись скупыми поклонами, и повели коней за мосластым негром в сарай.

— Ты верхом умеешь? — задумчиво спросил Пепел, не поворачиваясь.

— В этом краю всадник именуется «акбара», хоть ездит на верблюде, хоть на коне. Нет, не умею, — утер пот Витась и, отступив по прогибающимся доскам пола к сваленной у дверей поклаже, принялся рыться в барахле.

— Не скрипи песком. Эти черти слышат за километр, — Пепел не сводил глаз со строения напротив.

— И воды попить теперь нельзя? — Витась задумчиво перетряхивал нехитрый скарб, — Мать итить, я ж точно помню, что совал ее сюда!

А те, в бурнусах, пристроив коней, опять двинулись на обход городка, и опять один остался на самом солнцепеке.

— Блин! — рыкнул Пепел, мимо копошащегося и еще не догадывающегося о приближающихся неприятностях Витася выскочил из заброшенной комнатенки в коридор и спешно стал втягивать наверх деревяную рассохшуюся и отчаянно скрипящую лестницу.

— Я потерял флягу с водой! — жарким шепотом доложил поспешивший на помощь белорус. Но и двоих пар рук явно не хватало, чтобы справиться с тяжестью из этого положения.

Тогда Пепел, отстранив помощника, просто оттолкнул лестницу подальше с расчетом, чтобы она упала на кучу щебня и подняла как можно меньше пыли. А сам, подпихивая неповоротливого Витася, увлек напарника вперед к зияющему лазу на чердак:

— Чихнешь, убью!

Им помогло то, что первый этаж заброшенного дома, благо двери давно отсутствовали, обжили соседские куры, пережидающие здесь жару. Во-первых, несушки благополучно заштриховали, гоняясь и отстреливая клювами неядовитых сороконожек, оставленные следы, а во-вторых, шарахнувшись от падающей лестницы, кудахтаньем и хлопками крыльев смазали и сам звук падения, и взвившуюся пыль, и шорох прячущихся.