Но ни сказки, ни святые не оставили такого глубокого следа, как «Юный доктор Малоун». Сильвия заметила, что с того дня, как сериал отменили, бабушка начала угасать.

Почти все о Сильвии мы знали из рассказов Джослин. Они познакомились в одиннадцать лет, в скаутском лагере. Маленькая Джослин Морган и маленькая Сильвия Санчес. «Мы жили в хижине чиппева, — говорила Джослин. — По сравнению со мной Сильвия казалась совсем взрослой. Она знала такое, чего никак не ждешь от маленькой девочки. История, медицина. Столько подробностей про кому.

Она постоянно думала, будто вожатые что-то замышляют у нас за спиной. Во всем, что они делали, ей вечно виделись хитроумные заговоры. Однажды нас, четырех чиппева, увезли подальше от лагеря и сказали самим найти дорогу обратно. Чтобы заработать какой-то значок — по крайней мере, так нам объяснили. Сильвия заподозрила неладное. "Почему они решили от нас избавиться?" — приставала она ко всем. Откуда у маленькой девочки такие мысли?»

Никто в семье Сильвии не знал, что отец отказался от гонораров и начал вкладывать в газету семейные средства, пока те не истощились. Тогда они переселились к заливу, где дядя Сильвии взял отца на работу в свой ресторан. Сильвия с братьями сменили двухэтажный дом викторианской эпохи на тесную квартирку, частную школу — на большие государственные. Старшая сестра, уже замужняя, осталась в Сакраменто; родители жаловались, что теперь совсем не видят внуков.

Иногда на воскресенье они ездили в Сакраменто к бабушке и дедушке Сильвии. Но обычно не получалось, потому что отец работал. Он не привык прислуживать и казался посетителям нелюбезным. Ему постоянно говорили не встревать в их разговоры, не обсуждать профсоюзы с помощниками официанта и поварами. Чаевые — те вообще придуманы для унижения. Когда в день рождения матери, в половине шестого утра, на заре, отец пел ей серенаду, как делал каждый год после свадьбы, Сильвия видела, что в соседнем доме зажегся любопытный, раздраженный английский свет.

Дочь одного повара из ресторана ходила в ту же государственную старшую школу. Отец Сильвии познакомил их, чтобы к началу занятий Сильвия успела обзавестись подругой. Девочка была на год младше, ее звали Констанс. Она красилась белой помадой и начесывала волосы так, что они окутывали голову, словно вата. На левой ладони она вышила имя своего мальчика. Сильвия не могла на это смотреть, хотя Констанс уверяла, что было не больно; секрет заключался в неглубоких стежках.

Сильвии пришлось рассказать ей об опасности заражения крови, об ампутации. К тому же выглядело это отвратительно. Стало ясно, что лучшими подругами они не станут.

Но она встретила Джослин. А потом Дэниела.

— Он католик? — спросила мать, когда Дэниел впервые привез Сильвию домой из школы.

— Я что, замуж за него собралась? — огрызнулась Сильвия: он не был католиком, а ей не хотелось признаваться.

Сильвия с Дэниелом впервые поссорились уже после свадьбы; в ту ночь она приехала к родителям и встала на пороге, заплаканная, держа сумку со своими вещами, но отец даже не впустил ее.

— Езжай домой, к мужу, — сказал он. — Теперь ты живешь там. Разбирайся.

Некатолики — другое дело, они допускают развод. Им что-то не понравится — они уйдут, а родители даже не станут отговаривать; чем, собственно, и плох муж-некатолик.

И вот, пожалуйста, не это ли через тридцать с лишним лет сделал Дэниел? Какая жалость, что матери уже нет в живых. Ее так радовала собственная правота.

Справедливости ради, наверное, не больше, чем всех.

Из зала микроформ выплыла полная женщина и подошла к столу. На ней были джинсы и зеленый свитер с надписью «Скво Вэлли». За ухом торчал карандаш. Поскольку она к тому же носила очки, за ухом стало слишком тесно.

— В «Хронике Сан-Франциско» за 1890 год нет одного номера, — сообщила она Сильвии. — После девятого мая сразу идет одиннадцатое. «Альту» я тоже смотрела. И «Осу». Похоже, в 1890-м десятого мая просто не было.

Сильвия согласилась, что это странно. Поскольку микрофиши рассылались централизованно, поход в другую библиотеку вряд ли что-то даст. Она отправила Мэгги на цокольный этаж посмотреть, нет ли недостающего номера среди бумажных газет.

Как правило, библиотекари любят особые запросы. Библиотекарю из справочного отдела нравится вести расследование. Для души они часто выбирают хороший детектив. И обычно разводят кошек, по неизвестным причинам.

Чернокожий мужчина в серой водолазке попросил аудиозапись интервью о законодательной деятельности вице-губернатора с 1969-го по 1972 год.

Старичок в бархатном берете подозвал Сильвию к своему столу и показал генеалогическое древо, составленное аккуратным, каллиграфическим почерком.

Мэгги вернулась, так и не отыскав пропущенный номер. Она предложила направить запрос в Бэнкрофтскую библиотеку в Беркли, но женщина, искавшая «Хронику», сказала, что уходит: у нее закончилось время на стоянке. Может, на следующей неделе, когда вернется.

Человек с плохой кожей не знал, как распечатать копию микрофиши. Печатать пошла Сильвия: ее очередь.

В главном зале было красиво: изогнутые стены, большие окна с видом на красночерепичные крыши. Сидя за столиком, можно разглядеть купол Капитолия.

В читальном зале редких материалов стояли стеклянные шкафы, забитые раритетными книгами; здесь тоже было по-своему хорошо. Дверь закрывалась на ключ, внешний шум не отвлекал от работы. Впускали и выпускали тебя только библиотекари.

В зале микроформ окон не было — он освещался потолочными лампами и экранами читателей. Тут всегда стоял гул, изображения непременно искажались с какого-нибудь бока, расплывались по краям. От этого начинала болеть голова. Зал микроформ могли любить только прирожденные исследователи. Пока Сильвия заправляла бумагу, к ней подошла Мэгги.

— Тебе звонит муж, — сказала Мэгги. — Говорит, это срочно.

Для Аллегры день складывался прекрасно. Все утро она работала и отправила почтой несколько заказов. Она придумала, что смастерить Сильвии на день рождения, оставалось придумать как. За вдохновением Аллегра пошла в «Ла Скалу», местный скалодром. На стенке ни о чем думать не получается, но для нее такое отсутствие мыслей всегда было плодотворным.

Аллегра нацепила снаряжение и стала ждать своего приятеля Пола, с которым они страховали друг друга последние месяца два. Уровень Аллегры лежал в пределах от 5.6 до 5.7, Пола — чуть повыше. Скалолазанием занимались в основном мужчины, но те немногие женщины, что заглядывали сюда, Аллегре нравились: сильные и спортивные. Пахло мелом и потом, и запахи Аллегре тоже нравились.

Больших стен в «Ла Скале» было всего девять. Их покрывали выпуклости и трещины, зацепки отмечались яркими кляксами, как на картине Джексона Поллока. По каждой стене проходило несколько трасс — красная, желтая, синяя. Надо было искать свой цвет, даже если есть зацепки поближе. Нужная неизменно оказывалась маленькой и почти недосягаемой. Вчера вечером Пол звонил Аллегре и сказал, что на днях трассы изменили. Давно пора.