Он не богат, ничего подобного. Но учитывая, насколько Патрик важен для Люка и для кухни, он, вероятно, не бедствует.

Да и она не обязана быть бедной.

Но пальцы ног у нее свело так, что даже мышцы заболели, и она слишком сильно сжала коробочку. Ей захотелось повернуть время вспять и опять быть инженером – в этом случае она никогда бы не встретила Патрика. А если бы даже и встретила, то он не смог бы считать себя ее богатым любовником.

«Я уважаю тебя. Ты мне нравишься».

– Можно, я их тебе надену? – спросил Патрик, лаская мочки ее ушей.

Ее взгляд метнулся от звездных сапфиров к его глазам. Патрик, бывало, притворялся, что горит желанием что-то делать, но, главным образом, только чтобы сводить Люка с ума. А сейчас Саре казалось, что он действительно хочет того, о чем попросил ее.

– Патрик, я не… это не…

– Давай просто посмотрим, как они будут смотреться на тебе.

Он отверг все ее возражения спокойным, ровным голосом, каким обычно успокаивал ее, помогая пережить какую-нибудь неприятность в кухнях. Например, когда десерт, который ей казался – наконец-то! – идеальным, был отослан как недостаточно хороший.

Этот голос всегда расслаблял ее.

Его пальцы были холодными, но по-прежнему ловкими. Он высвободил сережки, которыми она наградила себя, когда согласилась на свою первую работу после колледжа – и заменил их новыми.

И она позволила ему. Позволила спрятать в коробку свои достижения, позволила ему заменить их чем-то таким, что только он один мог дать ей. Тем, чего сама она не могла позволить себе.

Его пальцы мягко прошлись по новым сережкам в ее ушах, его ладони – по ее подбородку. Его длинные пальцы ласкали ей шею. Она отвела глаза от коробки и взглянула на него. Его глаза сверкали. Даже в темноте.

– Да, – сдавленно пробормотал он. Кончики его пальцев сильнее сдавили ей шею. Он притянул ее к себе, и внезапно она ощутила тепло на холодной мочке уха, жар его дыхания. Его губы двинулись по сережке, по мочке ее уха, по шее, согревая их, обладая ими. Ее голова склонилась ему на руку, и дрожь прошла волнами по ее телу вверх и вниз.

– Ты совсем замерзла. – Он притянул ее крепче, увлекая в теплоту своего тела, почти подняв со ступеньки. Теперь он не только стоял на коленях на холодном камне, но и поддерживал вес ее тела. Его губы пробежали по ее шее к краю воротника пальто, горячие, голодные, жаждущие. – Мы должны поскорее вернуться к тебе.

– Нет, – пробормотала она. – Да.

«Я не хочу, чтобы сказка закончилась».

И еще: разве он не сказал, что его квартира где-то недалеко от ее квартиры в Девятом округе? Значит ли это, что отсюда к нему ближе, чем к ней? В ее неукротимом мозгу зародилось сомнение. Ей там не рады?

– Да, – повторил он. – Да. Ты замерзла, Сара. Allez.

Он поднял ее со ступеньки и, когда его колени выпрямились, кажется, немного поморщился. А может, ей только показалось.

Видно, ему не нравится показывать, когда что-то его беспокоит.

В кухнях ей казалось, что его ничего не трогает. Оказывается, он просто намного лучше ее справлялся с неприятностями. Но у кого угодно заболят колени, если их долго прижимать к ледяному камню.

– Allez, Сара. – Он крепко сомкнул пальцы вокруг ее руки и повел вниз по длинной красивой лестнице. В свете уличных фонарей с каждым ее шагом вспыхивали звездочки на ее чулках, и ни один ее сапог даже не попытался соскользнуть с ноги.

Что немного удивило ее.

Как только они вошли, тепло ее квартиры окутало их. Наверное, поэтому-то Сара и ощутила трепет еще до того, как Патрик повернул ее, прижал к закрытой двери, обнял за шею и прижал к себе так, что она лбом уперлась в его грудь.

Дрожь усилилась, и мурашки побежали по всему ее телу. Она опиралась локтями о дверь, а Патрик провел ладонями по ее рукам – рукам, защищенным плотной тканью пальто, – а потом вниз по бокам. Ей показалось, будто лоб стал ее единственной опорой, а тяжелое тело всплыло, как в невесомости, в тесном пространстве между дверью и Патриком.

– Уступи мне.

Он пробормотал эти слова низким голосом, в котором звучали командные нотки, будто он и сейчас направлял ее руки, чтобы она могла освоить новые кулинарные операции.

«Уступи мне, Сара. Расслабься».

Это был приказ, не просьба. А она столько раз делала это в порыве освобождения от всего своего напряжения! И теперь тоже почувствовала освобождение.

Нет, не точно такое же. Сейчас оно было более трудным, таящим в себе опасность и возбуждение. Ее груди сжались, а низ живота расслабился, предвкушая наслаждение.

– Да, именно так, – сказал он очень мягко, будто похвалил ее. – Мне это нравится, Сара. – Пальто соскользнуло с ее рук и тела, прошлось по всем нервным окончаниям, как глубокая и сильная ласка. Его голос стал очень хриплым. – Мне нравится, когда все твои маленькие мышцы уступают мне.

Ее руки были не совсем готовы к обнажению после холодной ночи. Они чувствовали себя застенчивыми и уязвимыми, будто хотели спрятаться во что-нибудь теплое. Но его рука оставалась на задней стороне ее шеи, по-прежнему крепко удерживая ее.

– Жаль, здесь нет такого стола, как у нас в кухнях, – пробормотал он с грубоватой насмешкой над самим собой.

Она начала поворачивать голову, желая хотя бы увидеть его выражение, но он большим пальцем потер ее затылок. Силы покинули ее, она задрожала, и глаза закрылись сами собой. Патрик очень нежно засмеялся. Его большой палец продолжал двигаться, и дрожь, начавшаяся в затылке, разрядилась волнами, катящимися вниз по ее позвоночнику. Соскам стало больно от невыносимого желания потереться ими обо что-нибудь, и самый низ ее живота стал горячим и влажным, наполнился прежде незнакомым ей навязчивым плотским желанием, которое начало охватывать всю ее целиком.

Сара даже не подозревала, что ее тело способно на такое!

– Именно то, чего я хотел, – пробормотал Патрик позади ее уха. Она почувствовала ласковую теплоту его дыхания, и ее кулачки сжались от наслаждения. Его голос обволакивал ее и, казалось, только он один и не давал ей упасть. Тот же самый голос, от которого ей хотелось растаять и принадлежать Патрику. – Верно, Сара?

Она крепко сомкнула веки, стараясь не застонать.

– Начиная с этого момента, – хрипло прошептал он, и его шершавые, мозолистые пальцы будто по волшебству стали грубыми и нежными одновременно, задевая каждый нерв ее тела, – ты ведь позволишь мне делать с тобой все, что я захочу?