А в тот первый вечер, когда он проводил ее домой, его подбородок был колючим…

Один миг – и Патрик уже одет. И успел собрать всю свою энергию для предстоящего дня.

Боже, а ведь у него будет дерьмовый день! Каторжная, зверская, неумолимая, перфекционистская работа далеко за полночь. Вчера тоже был долгий, интенсивный день, лишь вечером они были в театре.

Сара перекатилась и села, прикрывая наготу одеялом.

– Патрик!

Подняв с пола свою куртку и повесив ее пальто, он повернулся и возвратился к ней.

Ее кровать была низкой, и она смотрела на него снизу вверх. Он такой красивый сегодня, хотя усталый и взъерошенный, да и умыться не успел. На Сару нахлынула волна застенчивости. Что она может сказать ему? Попросить его позвонить и сказаться больным? Он не может сделать этого, как не мог позволить ей сделать это тем утром. Попросить его быть осторожнее? Они оба знают, что уставшие люди в десять раз чаще получают ожоги, так зачем напоминать? Сказать ему, чтобы он отдыхал? И это невозможно. Значит, говорить не о чем. Он должен работать весь день. У нее появилось дикое побуждение пойти и разделить с ним все трудности, устроить себе такой же ужасный день, лишь бы быть с ним рядом, – но она неуклюжая, и в кухнях ей самой постоянно нужна его помощь, а он устал…

Не может она помочь ему.

Ей осталось только взять его руку, поднести к своему лицу и поцеловать.

Патрик резко вздохнул. Потом встал на колени между ее ногами, чтобы их лица оказались на одном уровне. Его руки охватили ее лицо, большими пальцами он нежно провел по ее бровям, вискам, скулам. Его поцелуй в губы был долгим и крепким. Отстранившись, он вздохнул, будто собирался сказать что-то, но удержался и легонько покачал головой.

– Ты очень красива, – тихо сказал он.

Tu es si jolie. Потом лениво, с этим его животным изяществом поднявшись, ушел.

Исчез, будто сон при первых лучах солнца.

Какой дерьмовый день. Патрик прожил его на огромном количестве адреналина, как бывало всегда и у всех в кухнях, но трижды обжегся, причем последнего раза даже не заметил. Ною – а ведь он был подчиненным Патрика! – пришлось сказать ему:

– Пойди, намажь пузырь кремом от ожогов, пока он не прорвался в чью-нибудь еду. Ты должен пойти домой, Патрик.

– Не могу. Люк ушел на свидание. – И слава богу. Возможно, Патрику в конце концов удалось вразумить его. – Кто-то должен быть здесь.

– Кто-то здесь есть, – очень сухо парировал Ной.

Патрик поглядел на этого мужчину, который был ему ровесником, но все еще находился в его тени. Патрик до сих пор не ушел, хотя обычно именно так поступали вторые по рангу, когда их возраст приближался к двадцати семи. А получивший право на воротник MOF просто должен был на всех парах лететь к своей собственной мечте.

Патрик изобразил кривую усмешку.

– Если я уйду, останется слишком мало сотрудников.

Ной отвернулся, согласившись. А Патрик продолжал работать еще некоторое время на одном только адреналине, прежде чем вспомнил об ожоге.

Заказы стали приходить медленнее, и Патрик, позволив Ною самому справляться с завершением обслуживания и уборкой, снял поварскую куртку. Адреналин ушел вместе с ней, и усталость резко навалилась такой тяжестью, что Патрик готов был улечься прямо там, где стоял. Если бы только он был уверен в том, что кто-нибудь не отвесит ему пинка, чтобы разбудить, то, наверное, опустился бы на пол. Прилечь, положить голову на куртку – насколько это приятнее, чем тащиться домой.

А что, если к Саре? Изнеможение давило его мысли, как гранитный валун. Сегодня вечером он не смог бы общаться с Сарой. Он же едва шевелится.

И если он бесформенной кучей упадет на ее кровать, она посмотрит на него темным настойчивым взглядом, и в ее ясном мозгу зародится сомнение. «Погоди-ка, я-то думала, что он особенный. Возможно, пришла пора бросить взгляд на кого-нибудь из тех парней, с кем я училась в Калифорнийском технологическом?»

Ему оставалось надеяться на Бога, что такси он поймает без проблем. Но плестись по холодным улицам, когда такси не замечают его… да и пол выглядит на удивление уютным и соблазнительным… Нет, он не даст commis увидеть его там.

Может, запереться в офисе Люка?

Нет, нет, нет. Надо добраться домой.

Едва переставляя ноги, он вышел из кухни через служебный вход… и остановился как вкопанный. Сара, укутанная так, что были видны только глаза, стояла на темной улице, трясясь от холода.

– Сара, что случи…

Он посмотрел вокруг, но никого не обнаружил. Значит, их никто не может видеть. Он понимал, что его мозг все больше и больше погрязает в трясине усталости, но еще помнил – она стесняется, и они должны держать в тайне их отношения. Вот почему она не стала ждать его внутри, в тепле. Но как хранить секрет прямо сейчас, когда она стоит рядом, засунув руки в рукава, и дрожит как осиновый лист?

– Сара, какого хрена ты здесь делаешь? Уже за полночь. Ты не должна была стоять одна на улице, ведь на тебя могли напасть.

Она натянула рукава сильнее, что, должно быть, было непросто. Ему захотелось обвить ее рукой, чтобы помочь бороться с холодом, но он помнил, что люди могут увидеть, да и хорошо соображать он не мог – таким вялым был его ум.

– Я волновалась за тебя, – тихо сказала она, опустив голову.

Было заметно, как она смущена. И плохо ей из-за него!

Она волновалась, пыталась заботиться о нем, а он… Когда его мозги бодрствуют и работают должным образом, он и тогда не знает, что ему делать, а уж сейчас… Но как бы то ни было, она не должна видеть его в таком состоянии – слабым, не управляющим даже собой.

И с тем, что ему предстоит, он справится плохо. Жаль, она не встретила его чуть раньше, когда на нем еще была поварская куртка, а в его теле – остатки адреналина.

– Я в полном порядке.

Это, конечно, ложь, но почему он должен говорить ей правду в столь поздний час? Разговор может стать началом катастрофы.

– Позволь мне отвезти тебя домой. – Сара упрямо смотрела на него. – Патрик, ты выглядишь ужасно.

Но, черт побери, он не хочет, чтобы она провожала его! Он подавил в себе вспышку раздражения, не дав ему выплеснуться на Сару.

– Отлично, – натянуто ответил он и, чтобы скорее покончить с этим, направился вместе с ней в сторону Елисейских Полей.