Интересно, согласится ли Харуко работать в «Вегасе»?.. Ёко можно бы тоже взять на работу, если она оставит мечту стать актрисой и если проявит свою преданность… Тогда у него сложится в «Вегасе» своя сеть прочных связей, а дом надо будет сломать. Может быть, он построит новый дом, в котором они будут жить все вместе: шестиугольной формы, двухэтажный, в центре атриум, там будет столовая и кухня, а по кругу комнаты для каждого, и над центральным просветом — стеклянный потолок… На этом пункте открылась крышка потайного люка в подпольной комнате, и все мечтания пошли прахом. Вот дерьмо, хоть бы он провалился глубоко в землю под тайником и бесследно исчез, потонув в магме! Но вместо этого горячая лава из недр земли полилась в голову подростка, и он подскочил с криком: «Жжёт!» Остальные четверо уставились на него. «Интересно, а что, если облить труп бензином и сжечь? Лучше всего было бы растворить его в каком-нибудь химическом веществе вроде серной кислоты…» — Подросток улыбнулся всем четверым.

— Коки, что ты попросил своего папу привезти в подарок из Кореи? — поинтересовалась Ёко.

Коки так и застыл на месте с вилкой, на которую были накручены спагетти, и с открытым ртом, алым от кетчупа.

— Попросишь его, как же! — раздражённо бросил подросток в ответ на вопрос Ёко.

Коки сначала быстро переводил взгляд с глаз подростка на его рот и обратно — вверх-вниз, вверх-вниз, а затем очень медленно покрутил вилку так, чтобы освободить её °т спагетти, намотал новую порцию и понёс в рот.

— Я отлучусь ненадолго, в туалет. — Неровные густые брови Ёко взлетели вверх, она поднялась на ноги и, отряхиваясь, похлопала себя по бокам.

— Я с тобой. — Кёко тоже встала с места.

Глядя вслед обеим, пока они спускались по склону под горку, подросток ощутил, что его окутывает облако беспричинного счастья. Он вытянул ноги на траве, вскинул к плечам руки, которые до того лежали на коленях, заложил их за голову и улёгся на спину. Облака проносились с неимоверной скоростью. Хотя не чувствовалось ни единого дуновения ветра, высоко в небе, видимо, кружили какие-то вихри. Когда клубы облаков заслоняли солнце, на поляну набегала тень.

— Дождь, что ли? — Тихиро указывала в небо куском жареной курятины, которая, остыв, стала твёрдой.

— Меня комары покусали, чешется. — Коки подёргивал носом, как кролик. Укусы были и на шее, и на руке, а на лодыжке целых три. Тихиро почесала ему ногу, приговаривая: «Чешется, чешется…» Коки сощурился от удовольствия. «Если будет дождь, ты опять сможешь переночевать у нас», — пробормотал он с каким-то бульканьем в горле.

Подростка охватило ощущение, что он остался совсем один и никому здесь не нужен, — перевернувшись на живот, он вцепился в траву и стал пучками её выдёргивать. Ковырнув землю указательным пальцем, он принялся со страстью рыть её всей пятернёй и выкопал ямку с кулак, но на этом не остановился. Если бы у него была лопатка, он мог бы выкопать нору, достаточную для того, чтобы целиком зарыться в землю.

— Ты что это делаешь? — Пронзительный окрик Ёко заставил его вздрогнуть и прийти в себя, подросток поднял голову.

Рядом с ним стояли напуганные Кёко и Ёко, Коки и Тихиро хохотали. Подросток поочерёдно посмотрел на каждого из четверых и тоже рассмеялся:

— Червяков ищу!

— Какие ещё червяки? — Голос Ёко дрожал.

Неужели копать яму — это так странно? Подросток не понимал, почему обе девочки смотрят на него так, словно они рассержены.

— Дождевые червяки или, там, муравьишки, блошки… А ещё — смотри, можно сделать маску. — Подросток окунулся лицом в ямку. Это было довольно противно, потому что земля пристала ко лбу, носу, векам, губам, но он терпел, ожидая, что все засмеются. Но никто не смеялся — почему бы это? Подросток поднял глаза — обе девочки отвернулись и не смотрели на него.

Подросток отвернул от них перемазанное землёй лицо и лёг на спину. В угасающих лучах одетого в алое кружево солнца он устремил взор во тьму, которая жила у него внутри.

Распорядившись, чтобы Кёко отвела Тихиро назад в «Золотой терем», подросток направился к станции Сакурагитё. Он купил билет до станции Окудзава и сел в скоростную электричку, направляющуюся в Сибуя. Ещё прошлым вечером он решил, что должен поговорить с матерью.

После того как их мать, Мики, ушла из дома, она год снимала квартиру в Эйфуку, а потом перебралась в район Сэтагая и уже пятый год жила в Окудзава. Когда Коки исполнилось семь лет, врач, считавшийся авторитетным специалистом по синдрому Вильямса, объявил, что болезнь неизлечима, и Мики использовала все связи и знакомства, чтобы показать Коки знаменитым иглоукалывателям и прочим знахарям. В конце концов она попала к гадателю, о котором ходил слух, что предсказания его часто сбываются, и этот гадатель возвестил ей: «Вы наказаны за великий грех, совершённый вашими предками, и всему причиной деньги. Мальчик излечится, если вести бедную и праведную жизнь». После того как она это Услышала, Мики прекратила питаться и одеваться так, как она привыкла раньше, и возненавидела богатство настолько, что это превратилось в болезненную манию. Она считала, что нужно покинуть осквернённый страстью к деньгам «золотой квартал», и умоляла Хидэтомо оставить бизнес с игровыми автоматами и зарабатывать на жизнь чем-нибудь другим или, по крайней мере, хотя бы перенести заведение патинко в другой район города. В отсутствие Хидэтомо она приглашала гадателя домой и чуть ли не молилась на него. Хидэтомо узнал об этом от экономки и, застав однажды провидца у себя дома, побил его и вытолкал вон.

По подземной платформе станции Дэнъэн Тёфу разнёсся голос диктора, предупреждающего об опасности приближения к краю платформы, затем из туннеля стал надвигаться гул поезда, который перевоплотился в ушах подростка в звуки ударов, которыми отец когда-то осыпал мать.

Тогда Хидэтомо вцепился в кофточку отшатнувшейся Мики, сгрёб её, притянул к себе и после множества пощёчин стал бить ногами в живот, таскать за волосы, ударяя головой о стену, и молотить кулаками. Потом Хидэтомо ушёл из дома, а Мики, у которой из ушей, носа и рта текла кровь, била себя по лицу и плакала, хотя у неё не было ни голоса, ни слёз. Мики всхлипывала, сидя на корточках в углу комнаты, а Коки, лёжа на спине, бил руками и ногами, как младенец, и вопил, издавая звуки, похожие на скрежет железа по стеклу. Подросток окаменел и не мог даже закрыть глаза.

Спустя год Мики ушла из дома, взяв с собой только одного Коки. Хидэтомо дознался о том, где они поселились, но вернуть не пытался и даже не подумал помогать. Однако, если бы он и предложил помощь, Мики, скорее всего, не приняла бы её. Через несколько дней пришёл срочный пакет с извещением о разводе, на котором стояла личная печать Мики, но Хидэтомо на глазах у подростка скривился и порвал бумагу, буркнув только: «Предала, ушла из дому — значит, больше не жена, пусть делает что хочет. Но развода женщине, которая родила тебя, моего наследника, не дам ни за что. Какой мужчина согласится на развод по требованию жены? Разве только какое-то ничтожество…»